Когда он вытаращил глаза, она улыбнулась, помахала веером и рассказала ему о Бао и Экзархе. Их смерти считались «несчастными случаями»; новых священников назначат «при содействии Императора» в следующем году, а статус Кейла как «Помазанного Жу» был подтвержден.
Асна и Оско помогли ему одеться и, поскольку он еще хромал, отвели обратно в храм, перешучиваясь и смеясь, как будто ничего и не случилось. Он игнорировал чужие взгляды, перешептывания. Он посещал свои занятия и с трудом поспевал за священниками с потными лицами во время их проповедей о Жу и святых книгах, или Аналектах, которые были письменной версией речей, произнесенных избранными Помазанниками в истории Нарана. Он узнал о том, как «правильно мыслить» и «правильно действовать», о принятии своего места в общине и обществе и неприятии насилия или даже грубости. А для могучей империи вроде Нарана, с такой обширной территорией и таким количеством солдат, это воспринималось почти комично, старомодно – реликт более простых времен. Фарахи непременно повел бы глазами и отмахнулся бы от всего этого как от слабой, лицемерной чепухи. Но Кейл из кожи вон лез, чтобы слушать и постигать.
Другие послушники вставали в очередь, желая уступить ему место, или приветствовать его за столами или молитвами, или «робко» предложить ему дружбу. Множились слухи о Бао, Экзархе и студентах единоборств. Непродолжительное исчезновение Кейла, его раны и жуткий красный шрам поперек лица давали всем знать: он был к этому причастен. Версии о том, что именно произошло, различались; некоторые говорили, что Кейл всего лишь агент императора и что бывший Экзарх каким-то образом прогневал Сына Неба. Но, независимо от истории, студенты сошлись во мнении: Божий Экзарх враждовал с иностранцем-посвященным, и Бог выбрал, на чьей Он стороне.
Когда Кейл почувствовал себя лучше, он вернулся к своему дереву и своим ученикам. Они приветствовали его улыбками и заняли свои места на зеленой траве, и он велел им дышать как и раньше, обрадованный тому, что некоторые практиковались в его отсутствие. Вскоре число его учеников удвоилось, затем утроилось, и ему пришлось говорить громче, дабы слышали все. Казалось, вначале это были всего лишь амбициозные коллеги-посвященные, возможно, искавшие его благосклонности, но стали добавляться парни и девушки, которых Кейл никогда не встречал, а в итоге даже учителя и младшие священники.
Его коллеги-посвященные надевали рясы, как и он, даже стали раздавать деньги беднякам через храм или напрямую. Они начали есть рыбу и потребовали, чтобы ее подавали в трапезной. Они копировали его походку и манеру тренировок. Если Кейл определенным образом прикрывал рот во время
Внимание сопровождало Кейла от восхода до заката: любопытные взгляды и жесты, обычно робость, но иногда смелость. Будучи принцем, он уже изведал это раньше, но никогда не считал полезным. Он всегда предпочитал скрываться, видеть в чужом интересе обузу. Но теперь он раздумывал, нередко перед тем, как заснуть по ночам:
Он начал признавать: какие бы таинства ни предоставляют ему доступ к его духу, их надо постичь, даже если это опасно, так как игнорировать их означало страх и только страх. Возле своего дерева, очень аккуратно, он уплывал прочь вместе с пеплом своих сожженных мыслей и стремился к контролю. И делая так, он каждый раз обнаруживал, что это становится все легче: накал тускнел и прояснялся, нити силы разделялись и очищались.
На склоне великой Наранской горы он обнаружил, что его ждет сила, о которой он и мечтать не мог, – сила, к которой он все еще мог прикасаться лишь кончиками пальцев, и даже тогда она захлестывала его и заставляла испытывать озноб. С каждой минутой, проведенной в стремлении к этой энергии, она отталкивала Кейла все дальше от безопасного берега, все дальше от мира, полного правил, которые прежде казались ему понятными. И каким-то образом, со временем и по мере практики, он осознавал: все это лишь начало.
В Чаи-Ра пришла осень, и послеполуденное солнце Нандзу поднялось высоко над серыми облаками. Кейл «гулял» среди сотен студентов и еще сотен зевак, чувствуя, как их тела сливаются с хаотичными потоками неба, и знал, даже не глядя, что над всем этим простирается безграничная пустота, наполненная жизнью и смертью, ничем и всем сразу – что громадный шар клубящегося жара вдали кипит беспредельной энергией: не зверь, сраженный витязем Рупи, а огонь, горящий, чтобы распространять тепло жизни.