И все-таки он не снимал капюшон. В путешествии у него не было времени горевать о маме, но сейчас он переживал ее утрату как никогда раньше. С кем ему говорить и как ему действовать? Каковы правила? И кто проведет его через них? Пока он просто продолжал идти, надеясь, что круг закона будет очевиден и что другие в конечном счете разъяснят.
Как и в тот первый раз в Хальброне, он только и мог, что глазеть на людей и животных. За всю свою жизнь он не видел столько существ, обитающих вместе.
На окраине, по пути к реке, неряшливые братья лет двенадцати-тринадцати пасли стадо блеющих коз. Мальчишки с каштановыми, а не черными волосами и пухлыми конечностями напомнили Роке вождя Каро и его слуг. Дальше он обнаружил еще мальчиков, присматривающих за волкодавами в псарнях. Пушистый черно-белый мех зверюг был все еще густой после зимы, и большинство из них терпеливо ждали на привязи, а другие катались по земле, игриво кусая друг друга. В бревенчатых стойлах выстроились лошади, но они не были косматыми и дикими, как табуны тех, что бродили по степи. Их спины выглядели более изогнутыми, а почти безволосые туловища были вполовину меньше, чем у их беспризорных собратьев. Только женщины могли владеть подобными лошадьми – таков обычай, – хотя, как правило, ездили на них их мужья.
Сердце Роки забилось быстрее, когда он увидел большие, уложенные кругами валуны. На многочисленных рядах деревянных скамей, обращенных к середине неровного круга, сидели пожилые мужчины и женщины в чистой, хорошей одежде. В центре старая женщина лет пятидесяти что-то говорила и сопровождала слова жестами, а по меньшей мере десять вооруженных мужчин стояли возле камней. Рока вцепился в капюшон своего плаща и закрыл глаза.
Наверное, это было неправильно, ибо он чувствовал, как озеро скорби переполняется за стеной, которую он выстроил, чтобы его сдержать. Но время для слез настанет позже.
Он подошел ближе, надеясь услышать и узнать хоть
Голос у старухи был скрипучим, но сильным.
– …предоставила более чем достаточно улик в обоснование своей жалобы. Имеются мотив, свидетели, рана и оружие. Она сестра Гальдры на хорошем счету, верховная жрица и жена с безупречной репутацией. Есть ли здесь кто-то, желающий говорить за обвиняемого?
Казалось, люди в этой толпе скучали. Прислонившись к столбам, они ковыряли в зубах или таращились на небо, и Рока ждал, не решится ли кто говорить, но не увидел никаких телодвижений. Несколько человек располагались у центрального камня, еще несколько стояли спереди, а группа бойцов с оружием топталась на поляне, но никто из них не шевельнулся. Затем Рока увидел Кунлу.
Его сердце заколотилось, и он сжал кулак, чтобы овладеть собой. Она стояла впереди, из-под простого дорожного плаща торчали меха, и несколько мужчин окружали ее, словно телохранители. Старуха – явно Законовещатель – указала на нее.
– Раз таковых не нашлось, – изрекла она, – у меня нет выбора, кроме как решить в пользу…
Ноги мальчика будто сами несли его вперед. Он протолкался мимо жителей долины ближе к центральной возвышенной поляне, его сердце неистово билось у самого горла. Он молился, чтоб не выдать голосом свой страх.
– Я пришел говорить. – Его слова дрогнули, и он залился краской стыда, натягивая капюшон еще ниже и протискиваясь к краю толпы. Он смотрел, как глаза Кунлы ищут и находят его, расширяются в панике, затем мечутся из стороны в сторону.
– Тогда подойди к этому камню, – велела Законовещатель, – назови нашей Богине свое имя и деяния и изложи свои доводы перед судьями.
Он врезался прямиком в грудь одного из стражей.
Рока прикусил губу и, коснувшись ее ладонью, ощутил кровь. Затем он попятился, плечо и лицо болели от удара о кольчугу. Он промямлил извинение и попытался обойти мужика. Тот шагнул вместе с ним.
Рока взглянул наверх и увидел твердые костистые щеки, оспины, шрам от уха до носа. Торс мужчины поблескивал чистыми звеньями колец, а его ладонь покоилась на эфесе меча. Другие похожие мужчины встали в ряд с первым, плечом к плечу, образовав железную линию.
– Что медлишь? Иди сюда, мальчик.
Рока разинул пересохший рот. Он мало что понимал, но угроза казалась весьма очевидной.