Короли рая

Она села за окровавленный стол и проглотила холодное варево – и комната, и само действие такие знакомые, но теперь чуждые и неправильные. Дала не чувствовала вкуса и ощущала, как внутри у нее твердеет, отторгая ту часть ее, которой хотелось просто лечь и спать. Она думала, что если обвинит Носса или возблагодарит Нанот, это даст ей спокойствие, но не ощущала себя освободившейся.

Закончив есть, она встала и в гневе отшвырнула свой стул, слушая, как он с грохотом упал на пол позади нее и опрокинул табурет ее младшего брата. Потрескавшиеся края испачкались в крови, коснувшись пола. Вчера из-за этого бардака я металась бы с мокрой тряпкой в руке, подумала она. Но не сегодня.

Теперь мир казался другим – тусклым, блеклым. Разве уюту есть место там, где обитают безумные убийцы и злые боги? Что меняют желания, правила или заботы мертвых? «О матроне судят по ее уходу за домом», – говаривала мать Далы.

Но в одном волк был прав: слова неспособны почти ни на что.

Она принялась рыться в хламе загубленной усадьбы, отбрасывая грязную одежду и деревянные игрушки. Ей понадобятся теплые дорожные вещи, средства для разведения костра, готовки и хранения воды, и многое другое. Взгляд ее задержался на висящем трупе брата у двери, и Дала замедлила шаг, подумывая пройти мимо. Нет. Она сжала кулаки. Я не буду снимать тебя или хоронить, довольно с меня покрывать зло мужчин или оправдывать их. Отворив дверь, она сглотнула подступающую желчь, затем вышла, наполнила ведро колодезной водой и принесла дрова, чтобы разжечь камин повторно.

Собрав все, что она, по ее мнению, сможет унести, Дала коснулась своей щеки той же рукой, что гладила Мишину щеку. На ощупь отметина Носса была теплой и округлой – раздутая уродливая выпуклость, заметно выделяющаяся на гладкой коже лица. Девочка взяла зеркало из полированного металла, которое дал ей Миша, когда она пришла жить к нему домой.

«Оно принадлежало моей матери», – сказал он, и больше никогда не говорил о ней, упомянув лишь дерево, под которым ее похоронил. Теперь, поставив зеркало на стол, Дала протерла его наименее грязной тряпкой и вгляделась в свое искаженное отражение – длинные прямые русые волосы и большие зеленые глаза. Она знала: не считая этой уродливой шишки, она миловидна.

Ее мать всегда привлекала к себе взгляды, а Дала очень походила на нее. Даже со своей отметиной она может вступить в какой-нибудь город и найти себе пару. Спрос на женщин был всегда – не только в богатые времена, – особенно бездетных девушек на пороге матронства.

Ей нужно лишь отправиться на Запад, к тракту, и следовать по нему, пока она не найдет город или вождя и не попросит пристанища. Мужчины отведут ее в зал или помогут ей поехать, куда она ни пожелает. Неизбранные выстроятся в очередь, наперебой предлагая Дале свою помощь. Они будут принаряжаться и расхаживать перед ней, бахвалясь своими подвигами, талантами и притязаньями. Они будут обнюхивать ее юбки, как племенные кобели, и не смутятся ее уродством. Только женщин заботят всерьез подобные вещи.

Если в городе обнаружится жрица, придется вначале повидать ее, но это маловероятно, и всем известно, что женщины на Юге сами выбирают себе пару, особенно в малых городках и сельской местности, где у Ордена меньше влияния. Мать Далы выбрала ее отца, потому что у него были сильные руки, красивое лицо и блестящие глаза, а вовсе не из-за Сестер. И возможно, проблема была в этом.

Именно жадные, никчемные мужчины вроде него, мужчины вроде северных вождей, воевали за посевы, омрачали мир страданием. Все, что их останавливало – закон и его приверженцы. Но их было попросту недостаточно. Так вот почему ты сберегла меня, Богиня? Потому что я видела, как темна жизнь без твоей мудрости?

При мысли о том, чтобы стать матроной и найти такого мужчину, как отец, к ее горлу вновь подступила желчь. Наверняка, подумалось Дале, жизнь может быть чем-то бо?льшим. Наверняка ее уберегли для какой-нибудь великой цели. Я могла бы стать жрицей, подумала она, вступить в Орден и помогать нести закон в мир, полный хаоса.