Короли Жути

Над полем боя парила «Темная звезда», из приливных двигателей вырывались облака пара. Гнилесильфы и летучие мыши испуганно разлетались или, сталкиваясь с заряженными парусами, сгорали дотла. Бочки смолы, уничтожившие «Срамной престол», теперь летели на Жуткую орду; взрывы протянулись вереницей, один за другим, уничтожая сотни чудовищ за раз.

Дива и ее приспешники в алых рясах соскользнули по веревкам, спущенным с бортов. Приспешников было гораздо больше, чем помнилось Клэю. Он очень надеялся, что на корабле больше никого не осталось, потому что теперь было очевидно, куда направляется «Темная звезда».

Тяжелый фрегат с грудой смоляных бочек на носу врезался прямо в физиономию второго великана. В небе как будто вспыхнуло еще одно солнце, а за вспышкой последовал взрыв, от которого у Клэя зашатались зубы.

На землю посыпались горящие обломки корабля, и все на поле боя на миг оцепенели. Великан качнулся вперед, наемники перед ним бросились врассыпную, а он внезапно откинулся назад, и лавина мяса и костей погребла под собой полчища нечисти. Землю основательно тряхнуло, чудовища повалились в разные стороны, будто плошки со стола, сметенные рукой божества.

Клэя тоже сбило с ног. Он лежал, переводя дух, и глядел, как светлеет небо, лишенное грозной тени двух великанов. Тут на него слетело блестящее черное перо. Он перевернулся, подтянул колени и вскочил, готовясь (хотя и совершенно неготовый) к возмездию Живокости.

Ее приспешники в развевающихся алых рясах спрыгнули прямо в стаю диких орков и тут же сцепились с ними, расчищая место для приземления своей госпожи.

Дива, раскинув крылья, опустилась на землю; когти железных сапог гвоздями впились в грунт. Тускло блеснула коса, белесая, как зимнее небо, и новая рука Клэя засвербела. Судя по всему, арбалетная стрела Баррета не нанесла диве особого вреда. Сложив крылья, Живокость метнулась к Ганелону.

– Ну ты и копуша, – сказал южанин.

– Да пошел ты, – ответила она, стукнув по земле концом рукояти, как завоеватель, покоривший язычников.

Поцелуй был внезапным, как молния, и яростным, как шторм. Железные когти сжались на горле Ганелона. Рукой в латной перчатке он схватил диву за волосы. Она прокусила ему губу.

Наконец они разомкнули объятья.

– Ох, ради милостивой Весенней девы! – вздохнул Гэбриель. – Оказывается, не только я обожаю играть на публику. Вы как, закончили или…

– Пока закончили, – заявила Живокость, глядя на Ганелона, будто палач, ненадолго отложивший орудия пытки.

– Пока закончили, – кивнул Ганелон, растянув окровавленные губы в улыбке.

Гэбриель вскинул меч:

– Вот и славно. А теперь надо отыскать…

Клэй догадывался, чье имя хотел произнести Гэбриель, но Листопад нашел их первым.

Виверна ударилась о землю, как якорь, брошенный на мелководье. Захлопали черные крылья, ошметки тел разлетелись во все стороны. Когти и шипы пронзали наемников, будто соломенные чучела. Шипастый хвост проткнул грудь одному из монахов в алой рясе, поднял его в воздух. Бедняга жутко завопил, давясь струей ядовитой пены. Ашатана небрежным взмахом стряхнула его с хвоста, ткнула мордой в следующего монаха и впилась в него, разворотив тело от горла до живота и выедая дымящиеся внутренности.

Остальные монахи, повинуясь колдовскому очарованию дивы, встали живым заслоном между виверной и своей госпожой. Площадка, расчищенная для Живокости, по-прежнему пустовала – грандуальские наемники благоразумно нашли себе других противников, благо их было хоть отбавляй, а подданные Листопада сторонились и огромной черной виверны, и ее наездника.

Листопад. Осенний сын.

Герцог Крайнийский сменил обтрепанный багровый плащ на серебристо-зеленый чешуйчатый доспех. Левую руку закрывали багряные металлические пластины, соединенные с оплечьем, а на голове красовался шлем, такой же серебристо-зеленый, как доспех, с раструбами, прикрывавшими прижатые уши. От лба к затылку гребнем спускалась полоса длинных ало-оранжевых листьев.

Если честно, то шлем с виду был ничего так, вполне подходящий для какого-нибудь лесного царя. Ну, Клэй видывал и похуже.

– Гэбриель, – окликнул Листопад со спины виверны и указал на поле боя, – это все твоих рук дело?

Гэбриель помотал головой:

– Не я первым начал войну. Не я устроил осаду Кастии. Не я грозился уничтожить Престолы, если они посмеют вмешаться в происходящее. Это все ты, Листопад. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Отступником?

Друин утратил заносчивость быстрее, чем обнищавший аристократ, к которому явились ростовщики. Он раскрыл было рот, но тут его разномастные глаза углядели косу, наподобие флага воткнутую в пропитанную кровью землю. Под маской напускной невозмутимости на лице друина заметались самые противоречивые чувства, как акулы на мелководье.

– Ашатана, – повелительно произнес Листопад, и виверна, присев, наклонила голову.