Корона Дейлмарка

Битва была яростной и оглушительной. Повсюду, куда ни взгляни, бегали, дрались и рубили друг друга. С криками проносились всадники, метались лошади, потерявшие седоков. Мелькнул Лютан; он, сидя верхом, неистово рубился с кем-то, облаченным в шлем причудливой формы и начищенную броню, нагрудник которой переливался разными цветами, словно грудка голубя. На лице Лютана блестела свежая кровь, казавшаяся чуть темнее, чем его ярко-алые одежды, и на левой руке тоже виднелось кровавое пятно, а из кольчуги был вырван здоровенный клок. Впрочем, ребята едва успели рассмотреть эти подробности, как Лютан и его противник скрылись в вихре боя. В воздухе плавали облачка белого дыма, повсюду разносились крики, лязг железа и посвист арбалетных болтов.

Киалан бросился наземь возле путеводного камня:

– Быстро ложитесь!

Камень представлял собой очень маленькое и ненадежное укрытие, но ничего лучшего поблизости просто не нашлось. Все сгрудились возле Киалана, опустились на колени или присели на корточки. Митт стоял на одном колене, придерживая корону левой рукой.

– Что здесь происходит? – задыхаясь от волнения, пробормотал Морил. Он согнулся пополам, прикрывая квиддеру своим телом. – Очень похоже на южан! Это их цвета!

Йинен взглянул сквозь отверстие в путеводном камне:

– Это они, точно! Кажется, это Андмарк.

– Граф Хенда! – воскликнул Митт. Все, кроме Маевен, приподнялись, чтобы поспешно оглядеться. – Да их тут сотни! Откуда они взялись?

– Это, должно быть, их мы с Йиненом слышали вечером, – предположил Киалан. Он скрючился, прижав подбородок к коленям. – Я, помнится, подумал, что слышу скрип обозных телег.

Митт снова вскинул голову, чтобы взглянуть на окутанное дымом поле боя, но тут же поспешно пригнулся. Над самым камнем, злобно взвизгнув, пронесся арбалетный болт. Впрочем, Митт успел увидеть ряд больших черных фургонов, стоявших сплошной стеной невдалеке, за зеленой дорогой.

– Они используют фургоны как прикрытие, – сказал он. – Для стрелков с ружьями.

– И кто, по-твоему, берет верх? – спросил Киалан.

Митт покачал головой, ощущая непривычную тяжесть короны. Сражение, судя по всему, еще не дошло до той стадии, когда можно было с уверенностью решить, на чьей стороне будет победа, но ему показалось, что южан вокруг гораздо больше, чем жителей Севера. Похоже, северяне понемногу уступали.

К грохоту битвы присоединился новый шум. Поначалу его было трудно различить. Митт решил, что уловил его лишь потому, что сидел на земле, – сначала почувствовал телом сотрясение почвы и только потом услышал тяжелый гул. В первое мгновение он спросил себя, не произнес ли он случайно имени Колебателя Земли. Земля на самом деле тряслась.

Позади раздался мощный многоголосый крик.

Они резко обернулись и увидели сплошную стену всадников, летящих галопом прямо на них. Мир, казалось, заполнился тысячами мелькающих лошадиных копыт, выбивающих из земли комья и ошметки травы, и гулким громом, схожим с грохотом бесчисленного множества барабанов. Киалан раскинул руки, обхватил четверых спутников, повалил наземь вплотную к камню и с криком «лежать!» упал сверху, пытаясь прикрыть их своим телом.

Когда же кавалерия приблизилась, друзья еще сильнее съежились и попытались вжаться в землю, не забывая при этом хоть краем глаза смотреть вокруг. Повсюду мчались лошади; кроме них, уже ничего не было видно. Один всадник пронесся прямо над их головами: конь перепрыгнул через камень и прятавшихся за ним людей. Земля тряслась, как в лихорадке.

– О великий Единый! – простонал Киалан, провожая взглядом перемахнувшего через них всадника. – Это же мой отец! Теперь, чем бы ни закончилось это дело, нам все равно придется худо!

Шум битвы внезапно сделался вдвое громче. Они почти физически ощущали, как всадники Ханнарта врезались в сражение. Выглянув за край путеводного камня, Маевен увидела залитый кровью лошадиный круп. В следующее мгновение что-то тяжело свалилось наземь – звук был такой, будто упал мешок с тряпьем. Это был всадник; он лежал в неестественной позе, как сломанная кукла.

Воин не двигался, но его лошадь визгливо ржала от боли, и так же ржали многие другие лошади. Маевен сама чуть не завизжала. Ей захотелось, чтобы ее вырвало. Девочка закрыла глаза, чувствуя, как к ним непреодолимо подступают горячие слезы. Митт был прав, когда заявил, что она ненавидит войну. Это ужасно. И самое плохое заключалось в том, что лично она оказалась чуть ли не главной виновницей всего происходящего, когда поехала по Королевскому пути вместо Норет. Лишь желание ни в коем случае не подвести Митта не позволяло ей впасть в истерику, разрыдаться, рухнуть ничком, начать вырывать траву руками и бить по земле ногами. Она присела на корточки, хватая ртом воздух.