– В таком случае нам следует заняться самим Канкредином. – Конечно же, вот что имел в виду Старина Аммет, когда велел ему подумать. – Как ты считаешь, твоя квиддера поможет нам в этом?
Морил уткнулся подбородком в колени и задумался, крутя в пальцах последнюю корочку хлеба.
– Возможно, – не слишком уверенно сказал он после долгой паузы. – Мне кажется, что, если бы мы поймали момент, когда он снова заговорит с ней, я мог бы заставить его предстать в истинном виде. А этого будет достаточно?
– Пожалуй, да, – ответил Митт. – У меня в рукаве спрятана парочка имен, которыми я мог бы воспользоваться, если бы только знал, где он прячется.
Морил засунул корку в рот.
– Я, в общем-то, надеялся как раз на это, – невнятно произнес он, прожевывая хлеб. – О тебе рассказывают немало всяких историй.
Они встали и отряхнули крошки с колен.
– Только смотри, ни намека, чтобы Канкредин не смог догадаться, – предупредил Митт.
– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Морил.
Они заговорщицки улыбнулись друг другу, хотя обоим было совсем не весело.
Самое худшее будет, если что-то пойдет не по плану, думал Митт всю дорогу к лагерю. Может статься, все равно придется убить Норет. Ему казалось, что жаркие солнечные лучи давят на плечи невыносимой тяжестью. Парень чувствовал себя так, будто уже облачился в траур.
Остальные путники, уже теряя терпение, ждали их под ясенем.
– Куда вы запропастились? – почти хором завопили они.
Остатки пропавшего серого хлеба лежали в канаве. Митт и Морил виновато взглянули на заплесневелые краюхи.
– Мы заблудились, – соврал Морил. – Мне кажется, что нам стоило бы заехать на какую-нибудь ферму и купить хоть немного хлеба.
– Учить будешь свою бабушку, – отрезала Маевен.
Митт видел, как она поглядывала то на него, то на Морила, вероятно пытаясь угадать, что они затеяли. Ее усыпанное веснушками лицо казалось еще более возбужденным, чем обычно. Он знал: надо как-то рассеять ее подозрения, но мерин Графиня от жары сделался еще упрямее, чем обычно. Пришлось сосредоточиться на борьбе с ним, продолжавшейся до самого вечера. Несмотря на то что он сам предупредил Морила об осторожности, Митту ужасно хотелось прикрикнуть на лошадь: «Не унывай! Может быть, в Кернсбург ты привезешь уже мое мертвое тело!» Ему пришлось даже прикусить язык, чтобы не сказать этого вслух. Он почти наяву видел свой труп: руки, болтающиеся с одного бока лошади, мягкие сапоги, раскачивающиеся с другой стороны, а тело, перекинутое через седло, уже начало вонять на жаре.
Они с Норет не перемолвились ни единым словом, пока отряд не остановился на ночлег неподалеку от фермы, на ровном лугу, который, правда, оказался густо усеян коровьими лепешками. Венд и Навис отправились на ферму купить хлеба, а Митт и Маевен взялись ухаживать за лошадьми.
– А мы что, больше не разговариваем? – глубоко вздохнув, спросил Митт.
Маевен подскочила от неожиданности и с неподдельной радостью повернулась к нему:
– Да, похоже на то. Хотя ты вовсе не обязан был тогда торчать под деревом и слушать, как Навис и Хестеван обмениваются колкостями.
Митт отлично понимал, что девушка имела в виду нечто большее, но все же принял предложенный тон разговора:
– Вряд ли кто-нибудь может страстно возлюбить человека, застрелившего его лошадь. А знаете, – добавил он, глядя, как Хестеван суетливо моет колеса телеги, – если бы этот старик не был певцом, он учил бы детей в какой-нибудь школе и жил бы один-одинешенек в доме с запирающейся наглухо дверью.
– Да! Это точно! – Норет, по-видимому, очень позабавило замечание Митта.
После этого они непринужденно болтали, пока не увидели Венда и Нависа. Те шли с фермы с парой крынок молока и целой кучей сыров и хлебов.
– Ой! – виновато воскликнула Норет. – Готова поспорить, что за все это заплатил Навис. Просто ужасно, что мы вот так живем за его счет!
Митт относился к деньгам намного проще.
– Ну, все равно нам не стоило бы размахивать перед носом хозяина или хозяйки золотой статуей, – ответил он.
Оказалось, что этого говорить не следовало. Норет вскинула на него нервный взгляд и поспешно ушла встречать Нависа. Митт вздохнул. Как бы там ни было, они с Морилом устроили все так, чтобы не оставлять Норет одну, на тот случай, если голос снова заговорит с ней. Но этой ночью ничего не случилось.
Утром они вновь выступили в поход. Заросли папоротника и груды камней постепенно сменили фермы. Щит здесь плавно, широкими уступами, пересеченными холмистыми грядами, спускался к Водяной Горе и морскому побережью. Вместе с нагорьем спускалась вниз и зеленая дорога – то взбегая на холм, то ныряя вниз и снова взбегая, чтобы нырнуть опять. Так же, волнами, начинался и прекращался теплый звонкий ливень. Оглянувшись, можно было увидеть, что каждая белая дождевая полоса отступает по только что пройденному ими пути, поднимаясь все выше и выше, становится призрачной и в конце концов теряется из виду на фоне дальней зелени.