Корона двух королей

Площадь Агерат знала такое скопление людей только в те времена, когда женились или умирали короли. Буквально всюду, куда ни глянь, мелькали люди, жаждущие пробиться сквозь толпу ближе к центру, чтобы лучше рассмотреть жениха и невесту. Даже яблоку негде было упасть от площади до реки: люди сидели даже на деревьях и крышах, кто-то забрался на стены арены, и все тянули шеи, галдели и ждали. То тут, то там уже сновали продавцы жареной курятины, выпечки и репы. Отдельно, немного в стороне, в бурых одеждах с нашивкой в виде бычьей морды стояли будущие участники тавромахии. Почти вплотную к ним с жалким видом жался Инто. Вчерашняя картина его публичного унижения надолго запечатлелась в памяти турдебальдов. Конюх умолял Вальдариха дать ему шанс принять участие в обряде, падал в ноги и пытался отдать ему все свои сбережения, но оскорблённый взяткой распорядитель обрушился на мальчишку с бранью и вытолкал взашей.

Сегодня боги будто сжалились над Паденброгом и приказали солнцу не сжигать землю, как накануне. Со стороны гор приятно тянуло прохладой, откуда-то, щебеча серебряными колокольчиками, летели жемчужные скворцы, и их заливистые трели люди посчитали добрым знаком.

В полукруге, натёртые благоуханными маслами, упирались в небеса статуи богов. Перед камнем для жертвоприношений, который Корвен распорядился накрыть золотой тканью, выстроили новый алтарь и украсили свежими цветами. Рядом с ним стояли отец Ноэ и архонт. Слуга старых богов был одет в скромную будничную белую тунику с чёрным поясом, потому как был чужим на церемонии, зато отец Ноэ по личной просьбе королевы надел расшитую золотом праздничную рясу. Слуги чужих друг другу богов о чём-то говорили.

Альфред скромно сидел на табурете у подножия статуи Берканы и, потирая грубый рубец на щеке, пытался услышать их разговор — впрочем, без особого успеха. Оставив попытки подслушать, послушник снова уткнулся в маленькую книжку в обложке из чёрной кожи, которую неделю назад ему дал духовник королевы. В ней говорилось о жизни святых и о том, как они получили душу, посвятив свои жизни четырём добродетелям. Чем больше Альфред читал, тем больше ему хотелось тоже повторить их подвиги во имя Бога, и тем больше его одолевали сомнения, что он этого достоин. Сейчас он в третий раз пытался прочитать одну и ту же строчку, но перед его глазами стояла картина мёртвого Негерда. Две недели назад он похоронил там четверых.

Кирасиры не хотели, чтобы послушник увязался за ними, когда король приказал им разобрать пепелище, но Ноэ уговорил их взять мальчишку, ведь похоронить отца — это всё, что ему было нужно. Альфред хотел взять с собой и Данку, но та лишь снова заплакала, а Влахос обругал его и вышвырнул из комнаты, как нагадившего щенка. От Данки он узнал, что она с родителями жила в крайнем доме у Чистого ручья, рядом с альмионом, а такой дом в Негерде оказался всего один. Данка жила с родителями и крошкой-сестрой очень скромно, намного скромнее, чем многие в городе. Теперь от её дома остались только серые балки и обгоревшие книги, по всей видимости, привезённые из Кантамбрии. Альвгред похоронил её родных вместе с отцом у капища, где теперь их ничто никогда не потревожит, и навсегда унёс в сердце рану, которую оставил Ложный король.

С Данкой они виделись редко, она всё время где-то пропадала: то на кухне, то у прачек, а то и вовсе с личным охранником короля — и Альфред не уставал трясти перед её носом «Четырёхлистником» и стращать нерадивую страшными последствиями связи с мужчинами до свадьбы, и даже спорил об этом с отцом Ноэ, в котором видел своего наставника. Впрочем, в этом вопросе священник, к удивлению послушника, превратился в настойчивого оппонента, который призывал мальчишку не мешать девушке быть счастливой.

— Но… — попытался было возразить Альфред, подняв «Четырёхлистник», как щит, — в Писании говорится…

— Я знаю, что говорится в Писании, — спокойно ответил Ноэ. — «Всякий, кто разделит ложе до священных уз брака пусть с избранником своим или посторонним, претерпит проклятие от Единого Бога и гонения великие, и не обретёт душу по смертии, покуда не будет наказан». Я знаю.

— Данка нарушает заветы! И будет наказана.

— Кем? Тобой?

— Богом. Богом она будет наказана.

— За что? — Широкие седые брови проповедника сомкнулись на переносице. — За то, что она впервые со времени гибели своей семьи улыбается? Ты думаешь, Единого Бога это оскорбляет?