Корона и плаха

Точно так же обстояло в колонии Джорджия, главном поставщике вирджинского табака. Чтобы расширить плантации, лондонские акционеры в 1750 г. ввели там рабство…

Рабы начиная с древности нисколько не заморачивались национальными и религиозными различиями, а в Америке еще и расовыми. Черные и белые рабы, что называется, жили душа в душу. Вместе выпивали украдкой, вместе ходили на мелкие кражи (главным образом свиней). И не только это. В колонии Мериленд приняли закон, запрещавший браки между черными и белыми: белая женщина, вышедшая замуж за негра, будь она «доброволицей» или «кабальной», получала семь лет «кабального служения», а негра, если он был свободным, определяли в пожизненное рабство. Если уж специально приняли такой закон, подобные браки явно были не редкостью.

Черные и белые и бунтовали вместе. Дело не ограничивалось тем, что сервенты помогали прятаться беглым чернокожим рабам либо бежали подальше вместе с неграми.

Во второй половине XVII в. в Вирджинии предатель выдал какой-то заговор, готовившийся совместно белыми и черными. Вешали и тех и других на одной перекладине…

К 1741 г. в Нью-Йорке было примерно две тысячи черных рабов и десять тысяч белых. Зимой в городе произошла серия загадочных пожаров. В попытках выжечь город дотла обвинили и белых, и черных. Подробности неизвестны, но повешены были и белые, и черные, в том числе две белые служанки. Еще в 1661 г. мятежники под предводительством белых Фрейда и Клаттена сколотили отряд из белых и черных, раздобыли даже несколько пушек. Мятеж подавили, не дав ему разгореться, и на суде выяснилось, что вожаки собирались пройти по всем колониям, собирая к себе как белых, так и черных, и намеревались добиваться свободы для всех, независимо от цвета кожи.

Американский историк З. Морган: «Есть намеки на то, что две группы презренных изначально видели друг друга разделяющими одну судьбу. Например, среди сервентов и рабов были обычным делом совместные побеги, похищение свиней, попойки. Среди них не было необычным предаваться совместным любовным утехам. Во время восстания Бэкона один из последних сдавшихся в плен отрядов состоял из восьмидесяти негров и двадцати сервентов-англичан».

Трагикомический случай, имевший место в реальности. Некий англичанин, накопив достаточно денег, чтобы заплатить за проезд, приехал в Америку вольным человеком, оставив в Англии родных. Через какое-то время он, надрывая пуп, все же разбогател настолько, что решил прикупить себе в хозяйство сервентов – благо как раз пришел корабль с очередной партией белых рабов. Хозяин купил себе заочно, не видя «товара», трех человек. Когда к нему доставили «покупку», выяснилось, что это отец и мать покупателя и его родная сестра.

Сплошь и рядом кончалось не так благополучно. Если сервенты прибывали семьями, их распродавали поодиночке: муж попадал к одному хозяину, жена – к другому, дети, если были, – к третьему…

Точных сведений у меня нет, но, зная человеческую природу, всерьез подозреваю: когда полыхнули революция и Война за независимость, наверняка многие хозяева, жестоко обращавшиеся с сервентами и не успевшие сбежать под защиту королевских войск, получили от сервентов по заслугам… Сервенты массами шли в армию генерала Вашингтона и дрались особенно отчаянно: свободные поселенцы сражались за независимость, а сервенты – еще и за личную свободу, избавление от рабства…

Чтобы немного отвлечься от ужасов белого рабства, поговорим об изящной словесности. Точнее, об одном из классиков английской литературы, Даниэле Дефо.

Перо, плащ и кинжал

Начну с того, что его фамилия писалась и при его жизни, и долго после смерти не слитно, а раздельно – де Фо. В трехтомной биографии писателя, вышедшей в Лондоне в 1830 г., он опять-таки именуется де Фо.

Предки классика, фламандские протестанты, еще при Елизавете бежали из Фландрии в Англию. Так поступали многие: католиков они ненавидели, но и не горели желанием воевать против них с оружием в руках, предпочитали эмиграцию. В Англии они в миллионеры не выбились, но и бедняками не были: занимались на широкую ногу ремеслами и торговлей, покупали земли. Все они, в том числе родной отец писателя (владевший в Лондоне немаленькой мясной лавкой и мастерской по изготовлению свечей – очень ходкий и прибыльный товар) в те времена звались попросту Фо. И только молодой Даниэль стал называть себя де Фо.

На этот счет есть старая версия: якобы Фо и во Фландрии назывались де Фо, но англичане из-за особенностей своего произношения «де» отбросили и стали называть мигрантов Фо.