В «Данон» Кауфман его доставил в рассуждении что тут их встречу не увидит никто из тех кому не полагается — нигилист в этакие заведения не ходит. Не во дворец же приглашать — тем более может попасться на глаза агентам Плеве или Шебеко — объясняйся с ними потом.
— Не буду тратить мое и ваше время, — начал Кауфман лишь чуть тронув мясной пирожок.
— Вы мне нужны как советник если угодно. Ибо вы Евгений Иванович будете должны думать над способами — как наилучшим образом можно осуществит цареубийство…
Козлов замер с тостом в руке обратившись в статую…
Глаза его чуть расширившись уставились на Кауфмана двумя блеклыми фонарями.
— Простите, ваше превосходительство — мне не послышалось? — выдавил он из себя.
«Бедолага наверное решил что он или я сошли с ума!» — сочувственно улыбнулся полковник про себя.
— Нет — отнюдь. И более того — ваш и
Тут надо сказать Александр Александрович ошибся — бывший народоволец не счел сумасшедшим ни себя ни его.
Но зато в голове его возникла невероятная, дикая но по своему логичная мысль — Кауфман — заговорщик мечтающий разделаться с монархом — но так чтобы подозрение на него не пало. Что с того что он дворянин и обласкан царем? Ведь в конце концов декабристы тоже происходили из самых знатных родов державы — все эти Трубецкие, Оболенские, Волконские, Бестужевы с Муравьевыми… А полковник никак в Пестели метит — тоже ведь был немец? Декабристов — против обыкновения в своем разночинном сословье — Козлов втайне недолюбливал, считая никчемными болтунами упустивших блестящий шанс имея все карты на руках.
Сын николаевского солдата, казававшего отпрыску в подпитии драную шпицрутенам спину, учившийся на медные гроши и оттого собственно и примкнувший к нигилистам он приобрел стойкое недоверие к «чистой публике». С течением времени это чувство только усилилось. И вот теперь откровенно растерялся и струхнул — ибо перед ним сидел тот самых «барин» да еще произносящий такие слова — причем так как произносит
И вспомнились Козлову разговоры уже после дела первомартовцев… Что не просто так отчаянным но неумелым динамитчикам Перовской и Желябова везло раз за разом уходить от жандармских ищеек. Де слишком многим наверху стал поперек горла стареющий и все более вздорный царь со своим серым кардиналом — «армянской лисой» Лорис-Меликовым, и конституционными затеями; запутавшийся в реформах и реакции, и явно направляющий державный корабль не туда куда хотели вельможи. Вот, мол, потому и отошли в сторону «голубые мундиры». А еще даже не разговоры а так — передаваемые полушепотом и с оглядкой слушки от которых прямо таки разило сибирским каторжным железным холодом и тюремным смрадом пожизненной одиночки в Шлиссельбурге. Что вся причина в том что Освободитель задумал нечто неслыханное — передать трон своему сыну от княгини Юрьевской — «царевичу Гоше». И правящая фамилия с ближними тайно приговорила отца, брата и мужа — как когда-то Павла — а глупцы-бомбисты послужили лишь слепым орудием…
Забавно — нынешнего царя тоже Георгием зовут — и хоть молод да решителен…Что если и теперь задумали во дворцах да высоких кабинетах что надо его осадить?
Козлову стало зябко. Если все так — то ведь угодил как кур в ощип. Не откажешься ведь теперь — этот Кауфман птица ох какого высокого полета. Моргнет только — и ищи-свищи бывшего поднадзорного литератора Козлова Евгения Иванова, урожденного мещанина города Киева. Тайны такого рода должны умирать вместе со знающими их.
— Вижу вы поражены? — продолжил меж тем Кауфман. Нет — не бойтесь — повторяю — я не умалишенный. Видите ли — сударь — я как вы должно быть знаете заведую охраной государя. Но я всего лишь артиллерийский офицер, полицейским делом и стражей по сути никогда не занимался. А мои помощники из числа полицейских тайных и явных… Достаточно того что одни не предотвратили ни одного покушения на деда ныне благополучно — он перекрестился — царствующего императора.
Вот я и подумал — вы человек неглупый, с другой стороны — бывший
— Но… вы меня хотите взят на службу в… охранку? — заикаясь выдавил из себя Козлов. Но я… я же…
— Я собираюсь взять вас на службу