— Хорошо… — изо всех сил сдерживая брань резюмировал Кауфман. Собственно на этом можно было бы и закончить. Но я все же снизойду до объяснений.
Полковник нахмурился. Голос стал резок и сух. Он встал, упершись в столешницу ладонями и вперил тяжелый взгляд в растерянного подчиненного с искренним сожалением продолжил.
— Не знаю — бывали ли вы на театрах и как часто — но искусство хорошего гримера сделает похожей на означенную баронессу любую даму подходящего сложения и типа. Даже если на то пошло и вас можно загримировать, так что в пяти шагах вас не отличишь от особы слабого пола! Среди убийц государя Александра Николаевича было две женщины, а недавно террористку вынашивавшую замысел на цареубийство вздернули в версте отсюда — в Петропавловке.
Тут кажется до Сарматова начало что доходить. Он с неподдельным испугом уставился на начальника. — Я не говорю уже о том, что и помимо этого в вашем поведении есть и обычное разгильдяйство — какое и в гарнизоне в каком-нибудь… — крохотная пауза — Царевококшайске недопустимо! Вы понимаете что все это означает…для вас? Он покачал головой, показывая, что аудиенция окончена. У поручика похолодели ладони: — Я подам рапорт… о переводе… — вымолвил он непослушными губами. Кауфман с готовностью подвинул через стол лист ин кварто: — Пишите. Лучше прямо здесь и сейчас. Рапорт надо подать…по команде, конечно. Вы знаете форму? — Так точно. Но… господин полковник, я не могу… сразу. Ведь надо… Это же… это же — надо подумать… — забормотал полностью раздавленный лейб-конвоец. Полковник поморщился: — Хор-рошо. Подумайте. Но — быстро. Я бы как так сказать в качестве старшего… товарища… рекомендовал бы Омск или иной отдаленный гарнизон. Во всяком случае, не позже как через четыре дня дело должно быть кончено. Это крайний срок: в вечер четверга в числе офицеров Конвоя не должно быть поручика Сарматова. Можете идти. Поручик хотел спроситьо чем-то, но что лицо полковника приняло особо значительное выражение, и Кауфман движением руки оборвал неначатый разговор. — Идите же!..Ну а сейчас будем разбираться с лакеями. Само собой не с простыми а с более важными птицами. Гоф-фурьер Прохор Афанасьевич Первачев, год рождения одна тысяча восемьсот пятьдесят второй, сын дворцового истопника, в службе с… Ладно — не важно.
Вошел человек в ливрее и. Лысоватый, упитанный, с пышными баками и гладко скобленным подбородком. Курносый нос напоминавший пельмень белесые короткие ресницы — мужик и есть мужик…
Ну да не князьям же в конце концов закуски подавать! Тут другое важно…
— Ну — я жду твоих объяснений Прохор Афанасьевич — добродушно начал Кауфман.
Что ж ты так обмишулился? Вроде не первый день и год в службе?
Он вышел из за стола, прошелся взад вперед по холщовой дорожке.
— Мое дело маленькое, — смиренно ответил слуга но в голосе как показалось внимательному царедворцу проскользнула некая издевка. Если что-то особам августейшим надо, то мы исполняем, — а прочее нам не по чину, Ваше превосходительство.
— А ну-ка изволь объяснить Прохор Афанасьевич?! Или ты порядка не знаешь? — с прежним добродушием тем не менее продолжил Кауфман. Я конечно знаю что ваша дворцовая шатия-бартия к себе незнамо кого водить норовит с черного хода и вино после балов допивает — и к порядку не очень приучена! Но тут все ж таки царь…
— Именно что Ваше превосходительство, — ЦАРЬ! — важно поднял лакей палец вверх. Мы люди маленькие, — повторил он. Если заденешь кого или хоть слово поперек скажешь — тем более такой особе которая от Его Величества совсем близко — поближе вас извиняюсь… Одного же слова ее хватит чтоб тебя тут и духу не было!
Он печально вздохнул изображая всем видом жалкое смирение — маленького человека у ног гигантов. Но глазки блестели какой то неприятной сальной хитринкой, мол ваша честь не про нашу честь… Не будь этого полковник может и спустил бы оплошавшему слуге — и впрямь кто ж виноват что бестолковая бабенка повела себя не так как следует? Но вот это выраженьице глаз — выражение наглого пронырливого холопа…
— Ты шельма не юли! — рыкнул Кауфман. Как стоишь перед старшим по чину?
— Я к вашему сведению Ваше Превосходительство — в третий раз неверно протитуловал гоф-фурьер собеседника — сам имею чин четырнадцатого класса, и кричать на меня не положено по закону! Опять же мы не по военному ведомст…