Питер сидел на полу каменной клетки и ждал. Ждал когда принесут еду, воду. Вчера их накормили. В тот момент, он не сразу среагировал, и пришлось ждать следующего приема пищи. То есть сейчас у него есть шанс, вырваться из клетки. Селван не отрываясь, наблюдал за ним. Расслабленный, но это лишь видимость, мышцы напряжены, голова опущена, но поза такая, чтобы хватило секунды и противник будет мертв. Время течет медленно, когда нет возможности себя чем-то занять. Вчера время они отмеряли по потухшим факелам, а сегодня уже по урчащим животам.
Когда в темноте коридора послышались шаги стражи, Селван напрягся, хотя с виду он просто смотрел на сидящего Питера. Сицилия встрепенулась и встала, от долго сидения замлели ноги, болела спина. Но она хотела пить, потому просто ждала стражу, надеясь, что воды будет больше, чем ей предоставили вчера. В туалет ее вчера сводили лишь после того как она устроила крик, что не будет справлять нужду здесь, при всех.
— Сицилия, ты же хочешь в туалет? — громко спросил ее Питер, так и не поднимая головы.
Девушка секунду недоумевая смотрела на него, а потом поняла о чем он просит: — Очень хочу.
— Тогда кричи громче.
И Сицилия улыбнулась. Сидеть в темноте было скучно, а сейчас ей предоставляли право немного пошуметь, размять косточки, походить и даже можно попрыгать.
— Эй, там есть кто-то?
В зал входил старик, седые пакли волос свисали с головы, рот искривила улыбка, показывая сломанные зубы, в руках коробка в которой по идее должна была быть их еда и вода: — Что красавица опять хочешь по маленькому?
— Очень, — улыбнулась Сицилия.
— Хорошо, но тогда тебе воды больше не дам. Надоела ты мне, а вас молодой человек приказ пришел выпустить, — ставя перед клеткой Питера коробку. — Так что тебе еда уже не полагается, там поешь куда пойдешь, — и открыл клетку, в которой сидел Питер. В следующий момент старик отлетел к стене и закрыл глаза навсегда, так и не поняв, что умер.
— Выходите, — открывая клетки Селвана и Сицилии, тихо сказал Питер и добавил. — Сицилия, вода и еда твоя, у нас долгий путь, лучше, если ты будешь сытая. Не люблю женщин, которые жалуются на жизнь. Да и кричишь ты громко, до сих пор уши болят.
— Ну, простите ваше высочество, уж больно было невтерпеж, — огрызнулась девушка, припадая к кувшину с водой. Обидно ей было и за то, что ей не дали погеройствовать и за слова Питера.
Дазан наблюдал за Хенолом. По слухам жизнь будучи игрушкой для него была тяжелой. Сначала его били. Били с толком, морили голодом и просто насиловали. Волю сломали напрочь. И вот перед ним стоит высокий сильный мужчина, да худой, но глаза сверкают местью. Может не все потеряно, может вся его напускная покорность, была лишь притворством. Тогда почему он не свернул шею Гревин?
— Ну, давай знакомиться.
— Дазан, правая рука короля в вопросах улья. Знаю, — усаживаясь на стул и показывая на стул рядом, ответил Хенол.
— Хенол, «игрушка» королевы. Тоже знаю, — ответил Дазан, присаживаясь напротив молодого человека. Какой контраст между ними. Белая рубашка Дазана стала серой, с кровавыми подтеками на спине, брюки потеряли свою белоснежность. Напротив, на Хеноле была серая рубашка слуги, с короткими рукавами и такие же серые брюки, и все было довольно чистым.
— Мэлисента сказала, ты мне все расскажешь, о той нашей жизни, — осторожно начал разговор Хенол.
— А что рассказывать. Я и сам ничего не помню. Это лишь рассказ Сицилии. Его могу пересказать. Правда в это поверить сложно. Я поверил лишь наполовину.
— Расскажи, я хочу знать все, — наклонившись к нему, попросил Хенол, — даже если в это трудно поверить.
Всегда трудно сделать первый шаг
«Я, Рада, это все что помню о себе. В темноте мира вокруг себя, единственный лучик света — это надежда, что когда ни будь мои глаза смогут взглянуть на этот мир, увидеть его, разглядеть. В темноте, которая меня окружала, я видела проблески света, плавные очертания фигур… Увы я могу лишь чувствовать тепло исходящее от человеческих рук. Именно руки, дают мне возможность заглянуть в самую душу, увидеть прошлое или будущее. И это было до того момента когда я почувствовала обжигающий жар исходящий от незнакомой женщины, такой светлой, что казалось мои глаза смогли уловить не только ее очертания, но и черты ее лица. Ее душа — исторгала тепло, покой и умиротворение. А ладошка была мягкой, кожа нежной. И тогда впервые я увидела свет, свет такой, что слепит глаза, свет, который и согревает и уничтожает, свет, который дает надежду и тут же ее забирает. Но вокруг этой золотой души я видела еще семеро душ, сильных, надежных, которые окружали и давай ей защиту. Именно в тот миг, я поняла, что я тоже хочу так, чтобы меня защищали, чтобы я могла освещать пространство вокруг себя и быть золотой душой, для них. И я поняла, что она моя надежда, потому мои слова, где я ее просила, вернуться за мной, были сказаны в пылу и с надеждой, надеждой умирающего».