Корона из жемчуга и кораллов

Зейди скрутила свои влажные волосы на затылке, позволяя чистой воде после ванны капать в ушат, который мы использовали для того, чтобы мыть в нем посуду. Зейди никогда не засыпала с морской водой в волосах по наказу мамы, хотя чистая вода из Иларии была дорогой и предназначалась для питья и приготовления пищи.

– Разве злой человек принес бы тебе это? – спросил Сэми, протягивая медную пуговицу на перламутровом подносе.

Она ахнула и скрестила руки на груди.

– Я полагаю, да, ведь честному человеку ни за что не удалось бы ее раздобыть.

Он взглянул на меня через плечо, а затем подошел ближе к Зейди.

– Она ведь тебе нравится, так? Пожалуйста, скажи, что нравится. Я хотел сшить тебе плащ, чтобы ты взяла его с собой в Иларию. В горах будет холодно.

– Ты пока не знаешь, поеду ли я, – сказала она, хотя ее тело расслабилось. – К тому же где же ты возьмешь ткань для плаща?

– Честный человек никогда бы не выдал источник.

– Начнем с того, что у честного человека и источника бы не было.

Я притворилась, что помешиваю рагу, – даже разбавленное водой, его едва ли хватит на четверых, – пока наблюдала за ними из-под опущенных ресниц. Я была благодарна Зейди за то, что она не стала отчитывать его за транжирство, эти деньги могли бы пойти на еду. Да, им следовало бы отдаляться друг от друга, будь они уверены, что придется расстаться. Если бы не мой шрам, я, вероятно, могла бы отправиться в Иларию. И тогда Сэми и Зейди могли бы пожениться, когда пожелают, и мне бы удалось увидеть нечто большее, чем гравировку розы на нелепой медной пуговице, предназначенной для другой девушки.

Может быть, в другой жизни, горько подумала я. Но точно не в этой.

– Что за чудесный запах? – спросил отец, войдя в дом следом за Зейди и отодвигая от нее споткнувшегося Сэми. Судя по обветренным щекам и корке морской соли на бровях, отец только что вернулся с глубоководной рыбалки.

– Все то же самое, что мы едим каждый вечер, – сказала я. – Если, конечно, ты не поймал что-нибудь сегодня.

Он печально покачал головой, а мой живот заворчал в ответ. Я постучала ложкой по краю кастрюли, чтобы заглушить предательское урчание.

– Ну и хорошо, папа. В последний раз, когда Зейди готовила рыбу, в доме воняло целую неделю.

Сэми засмеялся, а Зейди сделала вид, что обиделась, легко оттолкнув Сэми в сторону. Даже мой отец позволил себе легкую улыбку в ответ на мою попытку разрядить обстановку.

Мои родители уже заметили, как Сэми и Зейди вели себя друг с другом – это было невозможно не заметить, – но отец относился к этому терпимее, чем мама. Она не хотела, чтобы Зейди отвлекалась от достижения своей главной жизненной цели: стать королевой, чего самой маме в свое время не удалось сделать. Двадцать лет назад этой чести была удостоена другая юная особа, и наша мама не собиралась позволить истории повториться вновь. Я была ее запасным вариантом, хотя в последний год или около того, когда становилось все более очевидным, что Зейди доберется до церемонии целой и невредимой, она сосредоточила большую часть своего внимания на моей бедной сестре.

Отец откашлялся и вернулся к Сэми, который поспешно спрятал пуговицу за спиной.

– Полагаю, твой отец ищет тебя. Ты что-то хотел сказать в свое оправдание? Как насчет дров, которые твои тетушки ждут с самого утра?

Он поднял бровь, но я уловила нотку веселья в его голосе.

– Да, сэр. Я как раз собирался уходить.

Сэми повернулся, чтобы поцеловать в щеку Зейди, а потом меня.

– Увидимся завтра.

– Не завтра, – напомнил ему отец. – Девочки будут готовиться к церемонии, помнишь?

Я понимала, что шутки у отца иногда так себе, но Сэми побагровел.

– Конечно, тогда на церемонии.

Жаль, что отец не ушел и не дал Сэми возможности как следует попрощаться. В следующий раз, когда он увидит Зейди, она уже будет, считай, обрученной с принцем Иларии.

– До встречи, – в один голос сказали мы с Зейди, когда Сэми улизнул на балкон, где к воде спускалась веревочная лестница. Наш дом, как и все дома Варинии, был построен из древесины затонувшего корабля, но раз в несколько лет мы красили его в апельсиновый цвет, любимый оттенок мамы. Это позволяло легко заметить его издалека, яркий цвет служил нам хорошим ориентиром при возвращении домой в дневное время, когда от фонаря было мало пользы.

Отец присел на низкую скамейку, вырезанную из плавника[1].

– Вижу, сегодня готовит Нора. Значит ли это, что Зейди нашла устрицу?

Он указал на блестящий серый комок сырого мяса, который я положила в одну из наших потрескавшихся керамических мисок. Кое-что из наших пожитков было обменяно, а остальное было найдено на затонувшем судне. Мама никогда не спрашивала, откуда у меня взялись подобные вещи, особенно если я находила что-то, тешащее ее самолюбие, например ручное зеркальце или гребень из панциря черепахи.