Корона мечей

Не чувствуя за собой никакой вины, Мерана тем не менее вздрогнула и смутилась. В осуждающем взгляде Кадсуане ей померещились плаха и топор палача.

– Какая низость? Не понимаю, о чем ты говоришь.

Обвиняющий взгляд теперь был устремлен на Анноуру, и та чуть не упала на постель.

– Айильская Война? – задыхаясь, пролепетала она, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. – После ее окончания я потратила годы, добиваясь того, чтобы так называемое Великое Соглашение не осталось только громким названием.

Мерана с интересом взглянула на Анноуру. Очень многие сестры из Серой Айя после войны сновали из столицы в столицу в бесплодных усилиях сохранить союз, который был создан против Айил, но ей никогда не приходило в голову, что Анноура – одна из них. Если это так, она и впрямь должна уметь вести переговоры.

– Я делала то же самое, – сказала Мерана. Достоинство. После того как она вслед за ал’Тором покинула Кэймлин, от ее достоинства осталось не так уж много. Несколько уцелевших клочков его слишком ценны, и их нельзя потерять. Она заставила себя говорить спокойно и решительно: – Какую низость ты имеешь в виду, Кадсуане?

Седовласая женщина в своей обычной манере просто отмахнулась от ее вопроса, будто вовсе и не произносила этого слова – «низость».

У Мераны мелькнула мысль, в своем ли уме Кадсуане. Мерана никогда не слышала, чтобы сестры сходили с ума, но большинство Айз Седай, которые в конце жизни удалялись в уединение, держались подальше от бурных приключений и мирских дел, тем более таких, с которыми не каждой сестре и сталкиваться-то доводилось. Как правило, они вообще держались подальше от всех. Кто знает, что случалось с ними незадолго до конца? Однако один-единственный взгляд в ясные, спокойные глаза напротив, устремленные на нее поверх чашки с чаем, заставил ее тут же выбросить из головы эту идею. О какой бы низости двадцатилетней давности ни шла речь – если она вообще имела место, – несомненно, не она заставила мир свернуть с пути в сторону тех раздоров, которые раздирали его сейчас. И Кадсуане все еще не ответила на вопросы, которые ей задавали раньше. Каковы ее намерения? И почему именно сейчас?

Однако, прежде чем Мерана успела повторить свои вопросы, дверь распахнулась, и вошли Бера с Кируной. За их спинами маячила Кореле Ховиан, худенькая, как мальчишка, Желтая сестра с густыми черными бровями и пышными волосами цвета воронова крыла, которые придавали ее облику что-то дикое, хотя она всегда одевалась с большим изяществом, будто собиралась на танцы, – рукава, корсаж и бока юбок украшала богатая вышивка. В комнате сразу стало очень тесно. Кореле редко что забавляло, но сейчас она широко улыбалась, почти смеялась. Глаза Кируны сверкали, на лице застыло холодное высокомерие, а Бера так и полыхала от злости – губы сжаты, лоб наморщен. Так было до тех пор, пока они не увидели Кадсуане. Для них, полагала Мерана, это было все равно что для нее самой столкнуться лицом к лицу с Алинд Дифелле, или Севланой Месей, или даже Мабриам эн Ширинд. Они вытаращили глаза, у Кируны отвисла челюсть.

– Я думала, ты умерла, – с придыханием проговорила Бера.

Кадсуане сердито фыркнула:

– Мне уже надоело это слышать. Следующая дуреха, от которой я услышу эти слова, будет неделю визжать.

Анноура принялась внимательно изучать носки своих туфель.

– Ни за что не догадаетесь, где я обнаружила эту парочку, – сказала Кореле, произнося слова быстро, с мурандийским акцентом. Она легонько постукивала себя по вздернутому носу, как делала всегда, когда собиралась рассказать о какой-нибудь шутке или о чем-то забавном, свидетельницей чего оказалась. Красные пятна вспыхнули на щеках Беры, у Кируны пылало все лицо. – Бера кротко, словно мышка, сидела под бдительным надзором полудюжины этих айильских дичков, которые нагло заявили мне – как вам это понравится? – что она не может пойти со мной до тех пор, пока Сорилея... Ох, теперь эта старая карга точно будет являться мне в ночных кошмарах... Я, значит, не могу забрать с собой Беру, пока Сорилея не закончит личную беседу с другой ученицей. Нашей дорогой Кируной, прошу любить и жаловать.

Это были уже не просто пятна на щеках. Кируна и Бера покраснели до корней волос, их взгляды заметались, избегая встречи с другими. Даже Дайгиан изумленно вытаращилась на них.

Прекрасная, дивная волна облегчения затопила Мерану. Ей не придется объяснять Кадсуане, как именно Хранительницы Мудрости истолковали этот дикий приказ ал’Тора – чтобы сестры повиновались им. Никакими ученицами они, конечно, не были; ни о каких уроках никто и не заикался. Чему могли все эти дички, эти дикарки, даже насильно научить Айз Седай? Дело всего лишь в том, что Хранительницам Мудрости хотелось знать, какими способностями обладает каждая из них. Всего лишь? И Бера, и Кируна могли подтвердить, что ал’Тор рассмеялся – рассмеялся! – и сказал, что он не видит тут разницы и надеется, что они будут послушными ученицами. Невозможно чувствовать себя хорошо с согнутой шеей, и меньше всех на это способна Кируна.