О том, какой я паршивый боец, я и думал, пока мы шли по этому коридору со звёздочками. Я точно понимал, что коридор – это ещё дворец, в сущности, а вот что будет дальше, даже вообразить тяжело. И мне ужасно хотелось стать сильным, быстрым и непобедимым для Яблони, а у меня были только крылья, и всё. А с ядом ничего не получалось. Может, дело в том, что у меня нет хвоста?
А что люди – подлые твари, это совершенно не новая мысль.
Пока я так размышлял, коридор вдруг резко кончился. Узорной кованой решёткой мне по пояс. А за решёткой была пропасть.
Мы вышли на балкон или галерею, которая шла по кругу – по кругу в совершенно невозможно громадном пещерном зале. Весь свод этого зала мерцал голубыми звёздочками, а глубоко внизу я увидел город, весь залитый мертвенным зеленоватым светом, как гнилушка.
Этот город был никак не меньше, чем Лаш-Хейрие, но даже самые высокие башни маячили где-то внизу и вдалеке, в этом мареве, будто мы на него с горы смотрели. И вниз вела далёкая лесенка, которая с того места, где мы стояли, казалась тонкой, как витой шнурок для флакончика с маслом.
– Мы должны туда спуститься? – спросила Яблоня. – Да?
Голосок у неё был тревожный и напряжённый. Я подумал, что она уже устала.
– Хочешь, – спрашиваю, – возьму маленького господина?
Она мне улыбнулась, но младенчика только крепче прижала к себе.
– Нам надо спуститься, – сказал Хи. – Мы не будем заходить в город, мы пройдём по берегу Великой Серой Реки – и доберёмся до ворот, через которые нежить выходит в мир живых. Подобных ворот немало, но те, к которым мы направляемся, как раз выведут к горам Нежити.
– Ничего себе план! – фыркнула Молния. – А ты уверен, боец, что мы никого не встретим?
– Конечно, встретим, – ответил Хи таким тоном, будто ответ сам собой разумелся. – Я даже думаю, что нам придётся драться. Но в конце концов вы, живые, увидите свет мира живых. Я надеюсь.
Он надеется. Я тоже надеюсь, ага.
– Ой-я, – вздохнула Сейад. – Стара мать Сейад для таких дел, – и начала напевать.
Обычно я её песенки хорошо понимал: хотя она и коверкала язык на манер огнепоклонников, но все слова были простые и забавные. Но в этот раз я, хоть и прислушивался, не понял ничегошеньки, только увидел, как бляшка с Солнцем и Костром у неё на шее засветилась, да так ярко, будто на неё непонятно откуда солнечный лучик упал.
Сейад протянула сумку Пчёлке; Пчёлка заявила, что она уже и так много чего несёт, но Молния сделала такую гримасу, что только законченный болван начал бы спорить. Вот-вот медь потечёт. Пчёлка, я думаю, решила не рисковать – взяла у Сейад торбочку и повесила на плечо.
А Сейад мурлыкала и мурлыкала, и чем больше мурлыкала – тем больше белела. Будто её вместе с одеждой покрывала изморозь; только это была вовсе не изморозь на самом деле.
Шерсть, ага.
Седая такая, белёсая шерсть. Она росла прямо через рубаху – и сама Сейад росла и менялась. Через пять минут она вся покрылась шерстью и выросла до невозможности – и стала Белой Собакой, ростом никак не меньше телёнка. Очень пушистой, серебряной, светящейся, как зеркало в лунную ночь, – только нос и глаза чёрные. И зубы в пасти появились очень серьёзные – это несмотря на то, что мать Сейад вообще-то уже вполне беззубая старуха.
Настоящее шаманское чудо, ага.
Вообще-то, если бы этим зверем стала не Сейад, было бы довольно страшненько. Но так никто, конечно, не испугался. Яблоня как-то разжалась, рассмеялась и стала её гладить, Молния тоже – и даже младенчик потянулся, будто узнал свою няню. Пчёлка, правда, её трогать не стала – но Пчёлка с Сейад особенно и не ладила, да и странно было бы: Пчёлка же отроду правоверная, да ещё и аристократка, а Сейад – огнепоклонница. Но Сейад нимало не смутилась, всех понюхала и пошла вперёд. По тёмному камню у неё под животом за ней скользил светлый блик. Такой бывает, если наклонишь над полом свечу.
Близнецы подождали, пока она закончит перекидываться, и мы все двинулись дальше, по этому карнизу вдоль решётки, к той лесенке.
Чем дальше мы уходили от коридора, который вёл из дворца, тем эти голубые огонёчки спускались ниже и мерцали ярче. Даже, кажется, потихонечку перемещались с места на место – живые звёздочки, совсем как на небе, только ближе. Красиво.