Корона, огонь и медные крылья

– Жаль, – сказал он нашему другу-дракону, – что ты, воин-птица, один, а прочие – простые люди. В деревне – тревога и горе. Демоны-нетопыри, с которыми тяжело сражаться стоящим на твёрдой земле, третьего дня унесли нескольких козлят, а вчерашней ночью – ребёнка, выбежавшего по нужде во двор, когда заснули его родители. Боюсь, что эта напасть, отведав человеческой крови, повадится сюда.

Я перевёл слова старосты на островной язык. Рааш-Сайе взглянул на Антония, а Антоний сказал:

– Объясни им, Доминик, что мои люди остановятся дозором вокруг деревни и во дворах. Чтобы не спугнуть гада, они не станут зажигать огней. Если нечисть появится, мы уж решим, что с ней делать – и мало тварям не покажется. А нужна нам только вода – и пусть селяне накормят наш вьючный скот.

Наш отряд переполошил деревню; пока мы разговаривали со старостой, деревенские парни и молодые мужчины собрались вокруг, рассматривая солдат, словно невидаль. Нам с Рааш-Сайе пришлось долго объяснять им, что сии люди – союзники принца Тхарайя, но когда это было принято к сведению, для нас нашлись лепёшки и молоко, а для наших ослов – сухой клевер и даже овёс.

Пока заря ещё освещала окрестности, Антоний разместил солдат под кустами, между камней и под навесами, где хранились сено и дрова.

– Все должны держать наготове заряженные пистолеты, – приказал он. – Может оказаться, что будет некогда их заряжать, когда гад нападёт. Никто, Боже упаси, не должен спать – потому что заснувший на посту может легко проснуться уже в аду, от жара адского пламени.

Я не знаток стратегий и тактик, но план Антония показался мне действенным.

Разместив людей, мой принц подошёл ко мне. Я умылся и теперь смачивал ледяной колодезной водою платок и выжимал воду на раненое плечо. Холод утишал жар и приносил истинное блаженство.

– Тебе лучше? – спросил Антоний. – Я хочу остаться с тобой. Ты будешь спать, а я посторожу, чтобы летающие бесы не унесли моего духовника. Они непременно позарятся: ведь никто и никогда не учил бедняг добру, а им, верно, хочется быть добродетельными.

Я устал, но мне достало ума не рассердиться на его кощунственную болтовню: Антоний выдал шуточку такого рода, какими обменивался со своими несчастными дружками, пока они ещё были живы.

– Спасибо за заботу, – отвечал я ему в тон. – Вряд ли мне удастся заснуть. Этот жар создаёт представление об огне адском – и я намерен просить Господа, чтобы представление осталось лишь умозрительным.

Антоний сел рядом со мною и принялся заряжать пистолеты. У него оказалось шесть пистолетов и целый запас пороха и пуль. Я подумал, что он намерен сделать сразу столько выстрелов, сколько успеет.

– Если ты не собираешься спать, – сказал он, засыпая порох в пистолетный ствол, – может, расскажешь мне что-нибудь?

Так дитя просит наставника о сказке; я невольно улыбнулся, несмотря на боль.

– Из Писания? Хочешь, прочту что-нибудь вслух?

– Лучше из истории, – сказал Антоний. – Как о Фредерике Святом. Я не охотник слушать чтение из Писания: мы же не в церкви. После молитвы, да?

Вероятно, его наивная жестокость должна бы была раздражать меня – но я отлично понимал, что в ней сейчас нет, по крайней мере, злого умысла. Антоний сочувствовал мне, как мог – но его возможности не простирались так далеко, чтобы он позволил мне передохнуть и хоть отчасти прийти в себя.

Он выжидающе смотрел на меня. Что я мог ответить!

Не годится требовать от детей, – даже от взрослых с детской душою – чтобы они, подобно взрослым, проникали умом в побуждения и чувства других. Надобно судить их поступки по намерениям – а намерения Антония были наилучшими: он желал окончательно помириться со мною.

Я стал рассказывать, выбрав житие Блаженного Иеронима.

Антоний слушал с живым любопытством, забыв пистолет на коленях. Впрочем, тяжёлый дневной переход, очевидно, утомил и его – спустя небольшое время принц глотал зевки и по временам встряхивал головой, изо всех сил борясь со сном.

– Ты засыпаешь, – сказал я, дойдя до встречи Иеронима с государем Прибережья и изрядно устав от речей. – Поспи, это ничему не помешает. Я разбужу тебя, если на деревню нападут.

Антоний сдунул чёлку со лба.

– Брось, – возразил он запальчиво. – Ты не солдат, а я отвечаю за успех операции. Ветер рассчитывал на меня!

Весь вид Антония выражал решимость и волю – но мне казалось безмерно тяжело принимать его всерьёз. Он говорил, как маленький послушник, который намерен предаться бдению, дабы разбудить наставника на всенощную – и полон героической готовности не спать, что бы ни сталось. Я с трудом скрыл улыбку, несмотря на всю опасность нашего положения.

– Неужели ты думаешь, что я могу подвести тебя и погубить многих людей, принц? – сказал я, стараясь сохранить хотя бы внешнюю серьёзность. – Ты должен хоть немного отдохнуть. Клянусь, я разбужу тебя при первом подозрительном шорохе.

И принц, как я и ожидал, отдал мне ответственность с облегчением и радостью. Он улыбнулся сонно и благодарно, сей же момент растянулся на траве и заснул, едва закрыв глаза.

Я остался смотреть, как в горы идёт ночь.