Корона с шипами

Снежок, виляя хвостиком и высунув язык, подбежал к Ангелине. Она хотела отругать песика: он, негодник, выскочил из повозки раньше, чем поставили их шатер, и принялся носиться по лагерю в предрассветных сумерках. Но Снежок был такой уморительно-забавный, такой жизнерадостный, что у нее не хватило сил даже нахмурить брови. В конце концов, чего другого можно ожидать от никчемной собачонки? К тому же Ангелина давно уже не бывала на улице так рано утром и теперь тоже оживилась, глядя, как солдаты ставят палатки и разжигают костры.

Потом она заметила палатку Эдериуса — единственную среди груды шестов, мотков веревок и свернутого брезента, которым еще только предстояло стать лагерем, — и вспомнила, что прошлым вечером она оставила старику на земле чашку чая с медом и миндальным молоком. Нашел ли он ее? Выпил ли? Помогло ли ему испытанное средство? Ангелина решительно направилась к палатке писца, придерживая капюшон, чтобы не выставлять напоказ перед солдатами Изгарда свои золотистые кудри. Она знала, что король разозлится, если узнает, что она навещала Эдериуса. Но с каждым днем мнение мужа волновало Ангелину все меньше.

Снежок поймал еще несколько кузнечиков — просто чтобы показать им, кто тут главный, а потом побежал за хозяйкой, как обычно путаясь у нее в ногах.

Подойдя к палатке, Ангелина услышала кашель Эдериуса. Значит, старик все-таки разболелся. Его нельзя оставлять одного. Ангелина решительно откинула брезент.

И застыла на месте. Изгард был там, он сидел спиной к входу, рядом с Эдериусом. Перед ним на пьедестале стояла Корона с шипами.

— Хватит кашлять, — сказал Изгард Эдернусу. — Ты должен закончить начатое.

Снежок зарычал.

— Ш-ш-ш. — Ангелина погрозила ему пальцем, шагнула в палатку и опустила за собой брезент. Изгард не заметил ее появления — он смотрел только на Эдериуса. Пальцы его вцепились в спинку стула писца. Повернутая к Ангелине половина лица была освещена золотыми сиянием Короны. Приступ кашля все не проходил. Изгард наблюдал за Эдериусом, и с каждой секундой морщины по бокам его рта становились все глубже.

Ангелина почувствовала, что муж начинает гневаться, и мысленно приказала Эдериусу прекратить кашлять. Она боялась, что король может ударить старика.

Эдериус корчился на стуле, плечи его ходили ходуном, сухой, лающий кашель вырывался из груди. Смотреть на это было невыносимо. Ангелина закрыла лицо руками. Снежок притих у ее ног и вел себя так примерно, что она даже подумала, не спит ли песик с открытыми глаза— ми. Через несколько минут Эдериус наконец справился с кашлем и снова взялся за кисть. Ангелина вздохнула с облегчением и нагнулась погладить Снежка.

— А теперь, — со зловещей мягкостью обратился Изгард к писцу, — скажи мне, что такое ты увидел там, на пергаменте, что тебя напугало?

— Сир, что-то не так. — Голос Эдериуса был так тих и слаб, что у Ангелины защемило сердце. — Девушка рисует узор. Я чувствую, как она прикасается кистью к Венцу. Она хочет разорвать цепи, приковавшие Корону к Гэризону.

Ударом кулака Изгард расколол деревянную спинку стула Эдериуса.

— Уничтожь ее. Сожги кожу на ее руках, ладонях, лице.

Ангелина вздрогнула. Снежок вцепился зубами в подол ее платья и потащил к выходу из палатки.

Давай уйдем отсюда. Ну пошли же!

Ангелина вырвала у него подол. Снежок прав. Лучше им уйти. Но Эдериус болен, Изгард в ярости, а она уже не маленькая девочка и не намерена обращаться в бегство.

* * *

Работа над первой частью узора близилась к концу. Все тело Тессы постепенно изменялось. Дыхание становилось менее глубоким, сердце билось все медленнее, струйки пота больше не стекали по спине и шее. Во рту пересохло, а чувства притупились, она почти ничего не ощущала — только тяжесть кисточки в руке.

Она стала как бурдюк с водой, тяжелой и неповоротливой. Краски медленно, точно с неохотой стекали с кисти на страницу. Где-то высоко, на башне, Кэмрон и Райвис боролись за свою и ее жизнь. Их окружали дюжины чудовищ со злобными горящими глазками и оскаленными зубами. Они сражались плечом к плечу, воодушевленные одной целью, и казалось, что легче убить обоих разом, чем разъединить их. Тесса чувствовала исходящую от них силу, впитывала ее и переносила на пергамент.

Когда она наносила последние штрихи, во рту вдруг появился какой-то странный вкус. Кольцо — Тесса так и не сняла его — туго сжимало палец. Но боли она не чувствовала, только все усиливавшееся давление. Готовый узор вибрировал от напряжения, как сжатая пружина. Краски еще не высохли. Перед ней была абсолютно точная копия копии.

— Эмит, мне нужен ваш нож для скобления кожи. — Тесса не говорила, а выталкивала изо рта каждое слово, как огромный булыжник. На пальце, там, где шипы кольца прокололи кожу, выступили капельки крови. — И чистая кисточка.

Эмит немедленно выполнил просьбу и протянул ей самую лучшую — из собольего волоса — кисточку из своих запасов. Все время, что Тесса рисовала, он смешивал краски и, используя исключительно растительные и животные красители, ухитрился в точности воссоздать цветовую гамму Илфейлена.