Корона скифа (сборник)

– Талантище у этого эскимоса поразительный, черт бы его побрал! Это совсем не то, что Мишка Пепеляев пишет или Вучичевич. Это природное, искреннее. А все же мне больше по душе картина под названием «Прощаль», здоровенная такая, что вакурат – для моего дворца. Глаз на ветке висит и, понимаешь, плачет… Степка Туглаков, стервец, купил ее тут в собрании у одного футуриста. Я его просил продать, хоть за две цены, не отдает. То ли послать людей на Войлочную, чтобы Витьку Цусиму наняли? Он-то не побоится самого черта. Только уж лют чрезмерно. Он не только картину возьмет, он всю семью вырежет, все манатки заберет, да еще и дом сожжет, чтобы следов не было. Боюсь брать грех на душу.

– Плюнь! – сказал Гадалов. – На кой тебе ляд эта «Прощаль»? Ты попроси Гуркина, пусть он тебе копию с картины «Хан Тенгри» снимет. Тоже картина внушительная.

– Нет, я ту хочу…

Гуркин отвечал на вопросы собравшихся, рассказывал смешные эпизоды из алтайской жизни. Люди подходили к толстенной книжище в бархатном переплете, оставляли отзывы.

Купцы после обозрения выставки спустились в подвал к привычному занятию – к бильярду, картам и вину. Смирнов пил в этот вечер много. Его мучили недобрые предчувствия. Что-то там в центре страны стряслось. Была одна революция, вроде все обошлось. И на подрядах для армии заработали, и так по мелочам торговлишка шла. Конечно, тревожно было бумажные деньги держать. Слухи шли, что появятся новые деньги. Верховный правитель должен выпустить их, вроде уже печатали во всю. А старые обесценились совсем. Ладно, сбыли их, золотишко спрятали. Товар, который может долго храниться, в подземельях укрыли. И вдруг – вторая какая-то революция. Новые комиссары появились, кричат в зале! Молодые, горячие. Может, обойдется? Неизвестно. Слухи ползут, что тех, кто живет в просторных квартирах уплотнять будут. А он-то не просто в просторной квартире живет, а во дворце! Вдруг да и его уплотнят? Подселят какую-нибудь вшивоту? Да как же он с чужими людьми жить станет? Он с ума сойдет! И ведь можно, наверное, откупиться?

Ему стало душно. Он, ни с кем ни попрощавшись, ушел, как говорится, по-английски, незаметно. Вроде бы в туалет, а сам шмыгнул в черный ход и – на улицу. Подошел к мотору, сказал шоферу, чтобы ехал без него, а он пешком пойдет, прогуляться хочется.

Прошел по улице Почтамтской никого не встретил, через мост перешел, какая-то пара шла навстречу, завидев Смирнова, эти двое, мужчина и женщина шмыгнули в проулок. Он вспомнил, что сейчас после одиннадцати вечера ходить опасно: могут раздеть, могут и убить. Но он силу имел немалую, двухпудовой гирей по утрам крестился, а кроме того в заднем кармане брюк у него лежал миниатюрный наган под названием «Бульдог».

Ему вдруг очень захотелось взглянуть на Белое озеро, и не только взглянуть, но попить из него, ополоснуть лицо. Смыть все тревоги, смыть нездоровый хмель. Озеро это располагалось в старинной части города на Воскресенской горе. Первые томичи из него пили воду. Было это еще при царе Борисе Годунове. И вода в озере была целебной. Умывшись ею слепые прозревали, хромые отбрасывали костыли. Легенды легендами, но томские профессора исследовали воду в озере, и нашли, что вода действительно целебная. На дне озера били минерализованные источники. Вода была близка по составу к курортным водам Карлсбада. Но какой тут, к черту, курорт, в такой дали от Европы? А томичи без всякого пиетета к целебным свойствам воды бросали в озеро всякий хлам, старые тазы, ведра, сваливали в него прошлогоднюю солому с навозом. Купали в озере лошадей, пригоняли к нему скотину на водопой. Бросали в озерные воды дохлых кошек и собак. И все-таки озеро как-то находило в себе силы самоочищаться. Лежало в окружении бесчисленных ровных берез, действительно белое от отраженных в нем белых стволов.

От крутого подъема в гору уже начинающий полнеть Смирнов запаленно дышал. Вот уже дохнуло в его разгоряченное лицо озерной свежестью. «Сейчас искупаюсь! Сперва попью, потом плесну воду пригоршнями в лицо, потом»… он вдруг замер… Похоже – влип! Его окружала целая шайка. Человек двадцать, никак не меньше. Да! Он слышал про белозерских. Отчаюги! Сорвиголовы. Впрочем, и заисточные не лучше, и бочановские, и пристанские. Но что делать? Отстреливаться? Ну, двоих, троих он угробит. А пока он это делает, другие зайдут со спины и зарубят. У них почему-то у всех топоры в руках. Да и топоры-то странные какие-то. Ого! Факелы зажгли. Один, другой! Похоже искали именно его. И главное – молчат гады! Понимают, так-то – еще страшнее. Неужто Витька Цусима? Будут пятки поджаривать: скажи, где золото прячешь? Нет, не Витька! Не похож. И что это за одежи на них странные? Ну, было: бегали урки возле кладбища в вывернутых наизнанку шубах с огненными головами. Тыкву выдолбят, дырки в ней прорежут, пугают до полусмерти, и раздевают. Дураков раздевают, разумеется. Тех Смирнов бы не испугался, он бы им задал перцу. Завернул бы ноги к голове. Но это – другие. И много их, шельмецов. Откуда столько набралось? Целая рота.