Корона скифа (сборник)

Прямо за бывшим губернаторским домом, ныне именовавшимся Домом Свободы, располагался Дом абсолютной Несвободы. Это был построенный во времена царизма-деспотизма тюремный замок, красивый, украшенный домовой церковью, в которой арестанты могли молиться, не выходя из замка. Окна строения были забраны толстыми и частыми решетками. Коля слышал, что в глубоких подвалах этого замка заключенных в прошлом приковывали к стенам толстенными цепями, концы которых были намертво вделаны в стену. Рядом с домом Несвободы, бежала говорливая речка Еланка, словно специально для того, чтобы несвободным людям за толстенными стенами и решетками было еще горше сознавать свою несвободу. Даже сейчас, подо льдом, Еланка ласково курлыкала, а там, где были проруби, можно было видеть, что вода бурлит, как кипяток. Настолько быстрой, стремительной была эта река.

Дверь замка лязгнула запорами. Зимнего поторопили пинком в зад, а вслед за Колей в тюремный коридор втащили под руки упиравшегося Фаддея Герасимовича. Дед вздымая палец к потолку, кричал:

– Бог, он все видит! Он вас, стервецов, рано или поздно накажет!

– Бога нет, папаша! – отвечал ему один из конвоиров, – есть революционная необходимость.

Другой прокричал в глубь коридора кому-то:

– Еще двоих буржуйских сепаратистов привели, куда их помещать?

– В шестую тащи их. Надо их по раздельности всех сажать, чтобы не сговорились.

Через минуту Коля и Фаддей Герасимович оказались в большой комнате, в которой было много людей разного возраста и вида.

– Ха! Еще двоих постояльцев привели! – воскликнул кто-то из них, – тут и так дышать нечем… Ба! Да это Коля Зимний! Ну молодец! Наш пострел везде поспел!

Коля увидел, что через толпу к нему пробирается Аркашка Папафилов.

– Ты как тут? – спросил Аркашка.

– Да уж не по собственному хотению! – хмуро отвечал Коля. – А ты давно тут? Сколько народу набили, только стоять можно, не присесть, не прилечь. А ночью как же будет?

– А так же и будет! Революция в опасности! – весело улыбаясь отвечал Аркашка.

– Какую же опасность представляет для революции старый инвалид на одной ноге, я его знаю, он в приюте работал, где я рос. Как же он ночь-то на протезе будет стоять?

– Да не волнуйся ты! – отвечал Аркашка. – Будут допросы, разберутся, социально близких отпустят. Если этот дед не контрреволюционер, ему ничто не грозит, как и мне. Я всей душой приветствую революцию! Я даже на демонстрации знамя нес. Я им так и скажу. Мы с подельником сгорели [22] на ограблении одного купчишки. На гоп-стоп хотели взять, а тут откуда ни возьмись крючки [23] выскочили. Вот теперь и паримся здесь. Ну, ничего, ночь настанет поведут на допрос, я им все скажу. Классовая ненависть заставила нас напасть на купца. А как иначе? Вот… А ты беспокоишься – как ночью твой дед спать будет. Спать не дадут. Они по ночам, суки, допрашивать любят. Ты измученный, спать хочешь, так ты быстрее расколешься. Тебя за что взяли?

– Да ни за что. Я в сибирском Совете работал, речи стенографировал, бумаги переписывал.

– Ну, ты залетел! Политику шить будут. Ты покайся, заложи всех своих руководителей. Упирай на то, что ты сирота, тебя богачи эксплуатировали, тебя Второв мучил. Ты – социально близкий, маракуешь? И ничего не подписывай, никакие бумаги. Ты вот еще что им толкуй, ты же на психе лежал. С психического какой спрос? Ты глаза закати, затрясись и со стула упади. Психика, она многих спасала.

– Не буду я глаза закатывать и со стула падать! – сердито отвечал Коля.

– Ну и дурак! Вас учишь, учишь, я ведь по-дружески, так как мы вместе в эксплуатации у Второва были…

Лязгнули дверные запоры и в комнату втолкнули еще несколько человек.

– Салфет вашей милости! – приветствовал их Аркашка.

Новые обитатели этой комнаты резко отличались от всей прочей публики. Они были одеты в дорогие костюмы, аккуратно подстрижены и побриты, пахли коньяком и парижскими духами. Это были богатейшие люди города, среди них были и Гадалов, и Смирнов, и Вытнов.

– Вот тебе и «Прощаль»! – сказал Гадалов Смирнову. – Что-то господа-товарищи сильно широко размахнулись, нас прежде ни одна тварь руководящая не трогала. А эти не успели власть взять, и так круто завернули. Без нас-то они в момент до разрухи дойдут.

– А ты им, поди, объясни, соплякам…

К коммерсантам подошел Цусима:

– Вот что, господа хорошие, граждане эксплуататоры. Денег при вас нет и часов тоже, это мы понимаем. Крючки шмон [24] навели, конечно. Они в камеру никого с драгоценностями не пустят, факт. Но костюмчики у вас хорошие. Так что начнем переодеваться.

Он повернулся к Смирнову:

– Вот ты, снимай пиджак, жилетку и брюки. Мы с тобой одного роста, одной комплекции, так что будет в самый раз.

Иван Васильевич согласно кивнул:

– Оно, конечно, почему же не снять, если одной комплекции и рост одинаковый?

Он снял пиджак и протянул Цусиме:

– Вот пиджачок, примерь, пожалуйста.