Корона скифа (сборник)

В Аркашкиной избе, кроме топчана и пары табуреток, ничего не было – ни стола, ни шкафа, ни комода. Коля взглянул на стены и потолок и вздрогнул: все вокруг было обклеено рулонами керенок.

– Усек? – повернулся к нему Аркашка. Обои получаются хорошие. Ни на что иное эти деньги теперь не годны.

– Но почему? – упавшим голосом спросил Коля.

– Не принимают. И деньги директории не принимают. Только золото берут да еще царские. Сейчас в Омске правитель объявился, Колчак, так он тоже деньги стал печатать, но их в Томске пока мало. Их брать народ тоже не рискует. Так что не на что тебе мамку выкупать из плена.

– Так она вправду заиграна? Неужто в карты играет?

– Еще как, здесь и научилась. Ну айда!

Аркашка захлопнул дверь. И сказал Коле, сперва оглядевшись по сторонам:

– Ты, видно, удивлен, что у меня на хазе ничего нет? Тут у нас дела пошли хилые. Раньше ворами дядя Вася правил, так все законы соблюдали. Но дядю Васю нашли в Ушайке с пером [28] в боку. И как-то так вышло, что всем стал править Цусима. Жизни не стало. Я на бану дежурю, жизнью рискую, а Цусима у меня тут же добычу отбирает. Цусима на что глаз положит, то и отдай ему, хоть картину, хоть икону, хоть ложки серебряные. Если добуду слам [29]  – все себе забирает! Вот и трудись тут зря. Я, конечно, тырю по разным углам в Томске, что только могу. Да что это за жизнь? Ходи да оглядывайся. Надоело! Надо самому деньгу заиметь и свою банду создать…

Они продирались через непроходимые заросли. Под ногами чвакали болотные кочки. И гнилью и свежестью одновременно пахли здешние огромные лопухи. Растения-зонтики. Высоченная крапива. Заросли конопли. Хвощи, которые казались лапами спрутов, скользкие, усаженные жгутиками, присосками обвивали лодыжки, не пускали… Неожиданно взору открылась продолговатое приземистое строение:

– Вальня, – сказал Аркашка, – для отмазки [30] в сенях войлок лежит и бутыли с кислотой стоят. А дальше в хороминах – приют детский, и твоя мамка к малышне приставлена. Растит… Кого? Да воров будущих, карманников записных, кого же еще?

– Нет, – сказал Коля. – Не может быть!

– Может! – отвечал Аркадий, отворяя пинком дверь. – Еще как может! – повторил он, и тотчас раздался громкий детский плач.

– Тише, охламоны, дитят мне перебудили! – со скамьи навстречу пришельцам поднялась женщина. Дорогое шелковое платье на ней висело, как на вешалке, она было явно размера на два больше, чем нужно. Пальцы женщины были унизаны серебряными и золотыми перстнями, лицо было бы красивым, если бы не запавшие глаза и не преждевременные морщины на лбу. С барским шелковым платьем никак не гармонировали стоптанные старые пимы, заправленные в калоши.

– Ну вот, это – Анна Петровна, мамочка ваша ненаглядная, – изобразил Аркашка мушкетерский поклон.

Николай стоял, не зная, что сказать. Женщина вглядывалась в него, минуту-другую, потом кинулась к нему, прижала его к груди, слезы ее обожгли его руки.

– Мама! Что же это? – только и сказал он, глядя на убогую обстановку длинного помещения. Пять корзин-люлек были закреплены на веревках, свисавших с потолка. В люльках лежали младенцы, у каждого была забинтована левая ручка.

– Пальцы на левой руке у каждого вырастут такими длинными, что в любой глубокий карман можно будет залезть без труда! – пояснил Аркашка.

– Но чьи это дети? – спросил Фаддей Герасимович.

– Дети всего человечества! – гордо ответил Аркашка. – Так учил нас отвечать покойный дядя Вася, царствие ему вечное в небесном шалмане [31] . Цусима сказал, что построит на дяди Васиной могиле крест высотой аж до самого неба. Уже привезли штук пять длиннейших кедров, сучки обрубили, ошкуривают да сушат. Тут такие дела, а ты заладил – чьи дети, чьи дети!

– Но у них должны быть родители! – не унимался Фаддей Герасимович.

– Брось, камрад! – отвечал Аркашка. – Чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Младенчиков у нас воруют специальные люди. Среди них и твоя матушка, она верховодит женщинами, которые растят ребятню.

– Мама! – сказал Коля, – с деньгами меня купец обманул. Но я буду работать, я достану денег, я выкуплю тебя у Бабинцева или у кого там еще? У Цусимы? Мы будем жить вместе, ты станешь иной.

Анна Петровна упала на колени:

– Прости, сынок! Я надеялась, я хотела… хоть одним глазком на тебя посмотреть… А выкупать меня поздно. Я без кокаина жить не мыслю. Лучше уйди, не рви мне душу. Обещай потом ко мне на могилку приходить. Нет, не часто, только в родительский день… Да не говори ты мне про долгую жизнь, просто обещай и все. Прости… Я не знаю, где теперь твой отец, офицер, жив ли… Ты, прости да иди! Голову ломит…

Они вышли на воздух. Аркадий тихо сказал:

– Ее это болото так засосало – не вытянешь. И к младенцам, которых вырастила, привязалась она. Какого пола? Есть мальчишки, есть и девчонки, хотя их и меньше. Но если девчонка-карманница – это первый класс. А нам надо смыться отсюда поскорее, пока на Цусиму не напоролись. Айда-айда! Вон Федька с работы шкандыляет, захватим и его с собой. Идем сейчас к этому ироду, Туглакову, и затолкаем ему керенки в жирный зад! Небось раскошелится!