Корона Тафелона (СИ)

— Пойдём в мой дом, сын принесёт тебе мёда…

Главарь скривился так, будто ему молока прокисшего предложили.

— Или, — понизил голос Кабан, — у меня есть тернское вино.

Что такое тернское вино, Жуга не знал, а вот главарь чужаков, видать, слышал, оживился.

— Сам поднесёшь, сам пить с нами будешь и сыну дашь.

Кабан слегка скривился. Видать, не хотел на Жугу свою диковину изводить. Но делать нечего — согласился.

* * *

Жуга впервые пил вино — его придерживали для самых дорогих гостей. Красное, как кровь, оно было сладким и терпким и как-то очень быстро мальчишка захмелел, хотя ему и полной чарки-то не налили. Главарь-то пришлых смеялся, столкнул Жугу со скамьи на пол и сказал что-то. Ну, непонятное. И опять щенком обозвал. А Кабан что-то ему говорил, говорил и говорил. И подливал. И себе подливал. Жуга подумал ещё — с трудом подумал, думать было трудно — Кабан кого хочешь перепьёт. А потом уснул. Когда проснулся — лежал у дверей на рогоже. А на постели в глубине комнаты… Жуга тихонько встал и вышел за дверь-то. Там на постели чужак не один лежал.

В доме это было у Кабана. Дом-то большой был. Чужакам-то всем, видать, хватило. Жуга-то походил. Даже те комнаты отперли, которые всегда заперты стояли. Странный человек Кабан и дом у него странный. Чтоб столько комнат — да зачем? Неужто гости вместе спать лечь не могут?

Жуга руку к поясу опустил… то-то в бока впивалось! Оставили ему и пояс и нож даже оставили! Это что же получается? Его теперь большим считают? Почему всё так? И куда теперь идти-то? К дядьке, что ли? Или мамане показаться в новой-то одёже? А, может, и вовсе…

Эту мысль Жуга не додумал. На пороге дома его встретила Альга, которая кивком головы велела ему вернуться внутрь.

— Ты что это задумал? — всплеснула руками она. — Куда собрался?!

— Так дядька же ждёт, — как можно простодушней отвечал Жуга. Заметил уже, на дурочка-то посердятся-посердятся, да и отстанут. С умного и спросу больше.

— Не ждёт тебя дядька, — несильно толкнула мальчишку бабка. — Иди к Нэндру, он твой хозяин.

— Какой ещё Нэндру? — не понял Жуга. — Бабушка, как это — хозяин? Я ж не корова.

— Телёнок ты, — отвесила ему подзатыльник Альга. — Если Кабан сказал, будешь и коровой, и лошадью. Чтоб не болтал тут чего не надо. Нэндру — это тот сивоусый с гривной на шее. Главный у них, понял?

Жуга подумал. Он в лицо-то главарю не очень смотрел, какие такие у него усы были — не заметил. Вроде и впрямь сивые. И ещё шрам вроде, через лоб и щёку проходит. Еле глаз не задело-то. Бывалый человек.

— Бабушка, так он не один спит-то, — сказал Жуга. — Куда мне к нему?

— Так ты под дверью его подожди, — пожала плечами бабка. — Если уйдёшь, так он подумает, что ты сбежал. А ты не должен никуда бежать. Эка невидаль — не один! А почему он должен один спать, скажи на милость?

Жуга почесал макушку. Тятька, бывало, выпьет мёду-то, мать сначала отлупит, а потом на неё навалится. У них домишко был мелкий, деваться из него некуда было, зимой особенно. Всякого насмотрелся Жуга, пока маманя-то уйти от тятьки не решила.

— А кто это? — простодушно спросил мальчшка.

— Валмеле, — ответила Альга. Жуга удивился. Валма у них первой красавицей ещё в поза-том году считалась. Со спины-то не разглядел, да и не принято в чужих баб-то вглядываться. Спина у Валмы была… ну, как у всех баб, наверное. Вся в следах от палки-то мужниной.

— Так у ней муж же есть, — сказал мальчишка. — Она ж за Товтой замужем.

— Поговори тут у меня! — замахнулась на него бабка. — Много от него пользы, от Товты-то? А у Нэндры видел перстней сколько?

Это Жуга видел. Когда под лавку скатывался — видел. Кровавые, небесные, травяные… камни переливались на пальцах чужака, искрили разными цветами. Только такие, как Нэндру, небось, простым бабам подарков не дарят. Зачем им?

Высказать это соображение Жуга не успел, мимо них, кутаясь в старый платок, проскользнула Валма. Валма, Валмалеле, если ласково, её ещё называли гордой Валмой, когда все парни поселения за ней по пятам бегали. Сейчас она была босая, неподпоясанная и льяные волосы рассыпались по плечам. Домой, небось, бежала-то. У неё там младенец надрывается. А Товта колотушками встретит. Знамо дело, чужаку-то поди откажи, а дома жена возражать не станет.

— Иди, — толкнула Жугу бабка. — Пусть он тебя не хватится.

* * *

Нэндру сидел на разворошённой постели и позёвывал. Увидев Жугу, он пихнул ногой воздух и что-то сказал. Этого слова мальчишка не знал, но понял — сапоги. Подумал — хворый Нэндру, что ли? Сам надеть не может? Но куда деваться? Подобрал сапоги, присел на полу да и натянул хозяину-то на ноги. Чудно как-то. Вишь — хозяин. А ну как сказать, что никакому он Кабану не сын?

Жуга взглянул в лицо чужака и передумал. Такой, глядишь, зарежет, если не по нраву что. А Кабан, небось, маманю выгонит. Или вовсе чужакам отдаст.

— Как звать? — спросил Нэндру на местном языке. Голос был гортанный, дикий.

— Жуга, — ответил мальчик. Подумал и добавил: — господин.

— Теперь Катлюс буду звать, — сказал ему Нэндру и засмеялся.