Корона за любовь. Константин Павлович

Он поднялся с колен и услышал шёпот Роджерсона:

   — До утра, ваше величество, вряд ли протянет государыня...

«Ваше величество» — назвал его доктор, значит, скоро конец, значит, его властная мать, отнявшая трон у отца, лишившая трона его, своего сына, будет уже не властна над ним? Но он ничем не выдал охватившего его чувства одновременно радости и ужаса. Он всё смотрел на хрипевшую мать, горой вздымавшуюся на сафьяновом матраце, слушал это страшное хрипение, и слёзы невольно навернулись на его глаза...

Бледный и неподвижный, глядел Константин на свою всегда такую живую и весёлую бабушку. Так вот какова смерть, так вот как безобразна и отвратительна она. До этого в своей семье он видел смерть лишь однажды: тихо, без стонов и содроганий угасла его новорождённая сестрёнка. Но как же разнились они, эти две смерти!

Внезапно императрицу сотрясла невиданная судорога, всё её тело вытянулось, руки вскинулись. Одеяло откинулось, мокрые юбки облепили толстые, почти бесформенные ноги. Константин едва не отвернулся от отвращения, но всё-таки пересилил себя, стоял, не смея отвести взгляд от бьющейся в агонии бабушки...

Павел тронул рукой Константина, и тот словно бы очнулся.

   — Да-да, иду, — тихо произнёс он и знаком приказал одному из секретарей бабушки идти с ним в апартаменты Зубова.

А того было не узнать. Растрёпанный, с мокрым лицом и красными глазами, упал он на колени перед Павлом, обнимал его грубые солдатские ботфорты, целовал их и всё старался поднять голову и запечатлеть поцелуй на руке наследника. Скорбь его была искренней и неутешной.

   — Ваше величество, — бормотал он, — не оставьте милостями, не казните, пощадите...

   — Встаньте, Платон Александрович, — поднял его с колен Павел, — друзья моей матушки — мои друзья. Исполните свой долг, выполните свои обязанности...

Зубов шатающейся походкой отошёл от Павла и медленно повалился на пол — у него случился обморок. Павел кинулся к маленькому столику, где стоял графин с водой, налил воды и передал слуге, уже склонившемуся над фаворитом.

Павел вышел в кабинет матери, следом прошёл князь Безбородко, один из самых любимых секретарей императрицы в молодости, человек, возглавлявший потом всю внешнюю политику Екатерины.

   — Надо опечатать все бумаги государыни, — тихо сказал Павел, — все её записки, это бесценно...

   — Будет сделано, ваше величество, — отозвался Безбородко. — А пока посмотрите, есть ли какое письмо для вас...

   — А ведь и верно, — вздрогнул Павел, — я как-то не подумал, что матушка может оставить мне...

Он прошёл к шкафам и ларчикам, сел за материнский письменный стол, наугад открыл один из ящиков. Сверху лежал пакет, залитый сургучами и перевязанный чёрной ленточкой. «Вскрыть после моей смерти в Сенате», — крупным почерком Екатерины было написано на нём. «Вот оно, — подумал Павел, — тут её завещание...»

Он разорвал ленточку, разодрал обложку пакета, вынул несколько листков плотной бумаги глянцевитого оттенка.

Углубился в чтение — да, Александр не ошибся, он сказал отцу об этом завещании ещё тогда, после разговора с императрицей. Она оставляла империю не сыну, а внуку, указывала Сенату на невозможность ввести на царство его, Павла. Лицо наследника вспыхнуло от негодования и злости — столько лет она держала его в высокомерном презрении, не давала ему права вмешиваться в дела государства и под самый конец приготовила ещё один сюрприз...

В камине жарко пылал огонь. Безбородко отошёл к самому окну, далеко от камина.

   — Есть и ненужные бумаги, — легко сказал он, — камин зажжён, кое-что может и сгореть без остатка. Бумага что — сгорела, и нет её...

Он отвернулся к окну и долго стоял так, не смея повернуться. Воспользуется ли Павел представившейся возможностью или честность не позволит ему сжечь завещание матери? Тонкий дипломат и умнейший человек, Безбородко полагал, что это завещание вызовет лишь раздоры между отцом и сыном, может быть, и кровь. И он стоял, не поворачиваясь, до тех пор, пока Павел не сказал ему:

   — Да, кое-что ненужное можно и сжечь...

В камине коробилось и чернело то, что осталось от завещания Екатерины. Ещё можно было прочесть выступившие строчки, ещё можно было увидеть надпись на пакете, но плотная и глянцевитая бумага запылала, наконец, ярким огнём, строчки пропали, пепел рассыпался на горящих дубовых поленьях.

   — Не забуду, — тихо произнёс Павел.

И тогда князь Безбородко повернулся. Теперь Павел уже стал императором, завещания Екатерины больше не существовало...

   — Но есть одна бумага, которую я ждал прочесть тридцать четыре года, — глухо сказал Павел.

   — Посмотрите в секретере, — так же тихо отозвался Безбородко. Он знал, о какой бумаге идёт речь.

Тридцать четыре года думал Павел, что мать лишила отца жизни, но никаких письменных подтверждений этому у него в руках не было.

   — Нет, искать я не буду, — неслышно проговорил Павел. — Со временем найдётся.

Письмо это действительно нашлось. Граф Фёдор Васильевич Растопчин писал об этой записке: