Коронация, или Последний из романов

Дома стали плоше, улицы грязней. И чем дальше мы катились по скверной, изрытой колдобинами мостовой, тем паршивее становились строения, так что уж иначе чем словом «трущобы» их и язык бы не повернулся назвать.

Извозчик вдруг остановил лошадь.

– Воля ваша, барин, а на Хитровку не поеду. Ограбят, лошадь отберут, да ещё бока намнут, а то и чего похуже. Местность известная, и дело к вечеру.

И в самом деле уже начинало смеркаться – как это я не заметил.

Поняв, что препираться бессмысленно, я скорей вылез из пролётки и сунул ваньке три рубля.

– Э нет! – ухватил он меня за рукав. – Вон куды заехали, а вы, ваше превосходительство, вдвое обещались!

Фандоринская коляска скрылась за поворотом. Чтобы не отстать, я кинул наглецу ещё два рубля и побежал догонять.

Публика мне встречалась весьма неприглядная. Выражаясь попросту – рвань. Как у нас на Лиговке, а то, пожалуй, и похуже. Особенно неприятно было то, что все без исключения пялились на меня.

Кто-то развязно крикнул мне вслед:

– Эй, селезень, ты чего тут потерял?

Я сделал вид, что не слышу.

Пролётки за углом не было – пустая горбатая улочка, кривые фонари с разбитыми стёклами, полуразвалившиеся домишки.

Я кинулся к следующему повороту и тут же метнулся обратно, потому что совсем близко, в полутора десятке шагов, из коляски вылезали те, кого я искал.

Осторожно высунулся из-за угла. Увидел, как к приехавшим с разных сторон подступают отвратительные оборванцы и с любопытством глазеют на извозчика, из чего можно было заключить, что приезд ваньки на Хитровку является событием из ряда вон выходящим.

– А рупь с полтинничком? – жалобно произнёс возница, обращаясь к загримированному Фандорину. Тот покачался на каблуках, держа руки в карманах, мерзко оскалил рот, причём блеснули невесть откуда взявшиеся золотые фиксы, и метко плюнул извозчику на сапог. Да ещё глумливо осведомился:

– А хрен с приборчиком?

Зеваки злорадно загоготали.

Ай да статский советник, хорош.

Вжав голову в плечи, ванька хлестнул лошадь и укатил, провожаемый свистом, улюлюканьем и выкриками непристойного содержания.

Фандорин и японец, даже не взглянув друг на друга, разошлись в разные стороны. Маса юркнул в подворотню и будто растворился в полумраке, а Эраст Петрович зашагал по самой середине улицы. Немного поколебавшись, я двинулся за вторым. Поразительно, как изменилась его походка. Он шёл враскачку, словно на невидимых рессорах, руки в карманах, плечи ссутулены. Раза два смачно сплюнул на сторону наподдал сапогом пустую жестянку. Навстречу, виляя бёдрами, шла размалёванная девка в пёстром платке. Фандорин проворно высунул руку из кармана и ущипнул её за бок. Как это ни странно, даме такой способ ухаживания пришёлся по вкусу – она взвизгнула, заливисто расхохоталась и крикнула вслед кавалеру столь энергичную фразу, что я чуть не споткнулся. Посмотрела бы Ксения Георгиевна, как дёшево ценит этот господин её нежные чувства!

Он свернул в узкий, тёмный переулок – просто щель между стенами. Я сунулся было за ним, но не прошёл и десяти шагов, как меня с двух сторон схватили за плечи. В лицо дохнуло гнилым и кислым, молодой голос гнусаво протянул:

– Ти-ихо, дядя, ти-ихо.

* * *

Две смутно различимые в сумерках фигуры обступили меня справа и слева. Перед глазами сверкнула ледяная искорка на полоске стали, и я почувствовал, что у меня непонятным образом размягчились колени – того и гляди прогнутся не в ту сторону вопреки всем законам анатомии.

– Гли-кося, – просипел другой голос, постарше и похрипатей. – Лопатничек!

Карман, в котором лежало моё портмоне, стал подозрительно лёгким, но я понял, что лучше не протестовать. К тому же на шум мог вернуться Фандорин, и слежка была бы обнаружена.

– Берите скорей и оставьте меня в покое, – довольно твёрдо произнёс я, но тут же поперхнулся, потому что снизу, из мглы выметнулся кулак и ударил меня под основание носа, отчего я сразу ослеп, а по подбородку потекло горячее.

– Ишь, скорый, – услышал я как сквозь стекло. – А корочки-то, корочки. С золотыми цацками. И кофтер знатный.

Чьи-то пальцы бесцеремонно ухватили меня за рубаху и вытянули её из-за пояса.

– Здря ты ему, Сека, дышло раскровянил. Рубашечка – чистый батист, а вон уж весь перед обдристало. И портки хороши.

Только теперь я с ужасом понял, что уголовники собираются раздеть меня донага.

– Портки бабьи, но сукнецо ладное – Меня потянули за край кюлотов. – Маньке на панталоны сгодится. Сымай, дядя, сымай.

Мои глаза привыкли к тусклому освещению. Теперь я мог получше разглядеть грабителей.

Лучше бы не разглядывал – они были кошмарны. У одного половина лица заплыла от чудовищных размеров синяка, другой шумно сопел волглым провалившимся носом.

– Ливрею берите, а штаны и туфли не дам, – сказал я, ибо сама мысль о том, что я, дворецкий Зеленого двора, стану разгуливать по Москве нагишом, была невообразима.

– Не сымешь – с трупака стащим, пригрозил хриплый и выдернул из-за спины бритву – самую обычную, я сам такой бреюсь, только эта была совсем ржавая и зазубренная.