Коронация, или Последний из романов

– У Эндлунга собственная теория, – взволнованно проговорил Павел Георгиевич. – Филя, расскажи ему.

– Охотно, – отозвался лейтенант, выпуская облачко дыма. – Рассудите сами, Афанасий Степанович. Тут всё куда как просто. Что известно про этого доктора Линда?

Я подождал, пока он сам ответит на свой вопрос, и Эндлунг продолжил, подняв палец:

– Только одно. Что он женоненавистник. Ещё бы он был не женоненавистник! Нормальный человек, охочий до бабеток, как мы с вами (при этой ремарке я поневоле сморщился), на этакие гнусности не пойдёт. Ведь верно?

– Предположим, – осторожно сказал я. – И что с того?

В аналитические способности бравого лейтенанта мне как-то не верилось. Однако Эндлунг меня удивил.

– А кто терпеть не может женщин? – с победительным видом поинтересовался он.

– Да, в самом деле, кто? – подхватил Павел Георгиевич.

Я подумал и повторил:

– Кто?

Его высочество переглянулся с приятелем.

– Ну же, Афанасий, соображай.

Я подумал ещё.

– Ну, многие женщины терпеть не могут своих сестёр по полу…

– Ах, Афанасий, как же ты тугодумен, право! Мы ведь говорим не про женщин, а про доктора Линда.

Эндлунг веско произнёс:

– Бугры.

В первое мгновение я не понял, какие бугры он имеет в виду, но потом сообразил, что речь идёт не о возвышенностях рельефа, а французском слове bougre, которым в приличном обществе называют мужеложцев. Впрочем, лейтенант тут же пояснил свою мысль и иным термином, в обществе не принятым вовсе, поэтому повторять его я не стану.

– И все сразу становится ясным! – воскликнул Эндлунг. – Линд – бугр, и вся его шайка тоже сплошь бардаши – бугры и тапетки.

– Кто-кто? – переспросил я.

– Тапетки, они же девоньки, племяшки, слюнтяйки – ну, пассивные бардаши. Разумеется, в такой банде все друг за друга горой! И Москву для своего злодеяния Линд выбрал неслучайно. У бардашей благодаря дядюшке Сэму тут теперь просто Мекка. Недаром говорят: раньше Москва стояла на семи холмах, а теперь на одном бугре.

Этот злой каламбур, намекающий на особенные пристрастия Симеона Александровича, мне приходилось слышать и раньше. Я счёл своим долгом заметить, обращаясь к Эндлунгу:

– Неужто же вы, господин камер-юнкер, предполагаете, что его высочество московский генерал-губернатор может быть причастен к похищению собственного племянника?

– Нет конечно! – воскликнул Павел Георгиевич. – Но вокруг дяди Сэма трётся столько всякой швали. Да взять хоть бы наших дорогих гостей, Карра и Бэнвилла. Предположим, лорд нам ещё худо-бедно известен, хотя тоже недавно – всего три месяца, как познакомились. А кто таков этот мистер Карр? И чего ради Бэнвилл напросился к папеньке в гости?

– Ну как же, ваше высочество, такое событие – коронация.

– А если дело совсем в другом? – азартно махнул трубкой Эндлунг. – Если он вообще никакой не лорд? И уж, конечно, особенно подозрителен этот прилизанный Карр. Вы вспомните, они появились в Эрмитаже в самый день похищения. Всё ходят тут, вынюхивают. Я совершенно уверен, что тот или другой, а то и оба связаны с Линдом!

– Карр, вне всякого сомнения это Карр, – убеждённо произнёс великий князь. – Бэнвилл все-таки человек из высшего общества. Такие манеры и такой выговор не подделаешь.

– А кто тебе сказал, Полли, что доктор Линд – не человек из общества? – возразил лейтенант.

Оба были правы, и вообще всё это, на мой взгляд, звучало очень даже неглупо. Вот уж не ожидал.

– Не сообщить ли об этих подозрениях полковнику Карновичу? – предложил я.

– Нет-нет, – покачал головой Павел Георгиевич. – Он или этот болван Ласовский только снова всё испортят. К тому же у обоих полно забот в связи с завтрашней коронацией.

– Тогда господину Фандорину? – сказал я, скрепя сердце.

Эндлунг и его высочество переглянулись.

– Понимаешь, Афанасий, – протянул великий князь, – Фандорин, конечно, человек умный, но он ведь, кажется, готовит какую-то хитрую операцию. И пусть себе готовит.

– Обойдёмся сами, – отрезал лейтенант. – И ещё посмотрим, чья операция похитрее. Но нам нужен помощник. Скажите, Зюкин, вы с нами или нет?

Я согласился сразу и без малейших колебаний. Мысль о том, что я снова буду занят в настоящем деле, да ещё без участия господина Фандорина, несказанно меня воодушевила.

– Что нужно делать? – спросил я.

– Для начала установить слежку, – деловито объявил Эндлунг. – За обоими. Полли этим заняться не может – он слишком на виду и к тому же у него полно обязанностей. Сегодня у августейшей семьи всенощное бдение, а завтра на коронации он вообще будет, как мопс на привязи. Потому мы вас и привлекли. Итак, я буду следить за Карром, а вы, Зюкин, за Бэнвиллом.

Я отметил, что самого многообещающего из подозреваемых он оставил за собой, но возражать не стал – в конце концов, до этой идеи додумался Эндлунг, а не я.

– Ах, как же я вам завидую! – жалобно воскликнул его высочество.

* * *

Согласно договорённости, я устроился с «Московскими ведомостями» на банкетке возле лестницы, откуда просматривалась дверь милорда. Эндлунг же уселся раскладывать пасьянс в малой гостиной, потому что оттуда была видна комната мистера Карра.