Коронация, или Последний из романов

Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его ногой по лицу. Послышался тяжёлый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды не медля, спрыгнул вниз.

– Господи! – вырвалось у меня. – Господи Боже!

Снизу доносился грохот, кто-то кричал по-немецки и по-французски.

Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к проёму и заглянул вниз.

Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с занесённым ножом в руке подмял под себя Фандорина, а ещё ниже лежал недвижный телохранитель. Эраст Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая нож, а другой тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего статского советника следовало спасать.

Я бросил шар, метя в затылок великану, и превосходным образом попал – послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне всякого сомнения проломил бы череп, этот же лишь качнулся вперёд. Но этого оказалось достаточно, чтобы Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что именно сделали пальцы Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и детина завалился на сторону.

Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил на ноги и озирался по сторонам.

Мы находились в квадратном помещении, углы которого тонули во мраке. Посередине склепа возвышалось поросшее мохом надгробье, на котором горела масляная лампа.

– Где она? – переполошился я. – Где его высочество? Где Линд?

У стены стоял сундук с набросанным на него тряпьём, и я подумал, что Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако Фандорин кинулся в противоположную сторону.

Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов – судя по звуку, бежали человека три или четыре.

Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы увидели проход в стене, забранный решёткой.

Чернота озарилась вспышкой, воздух зло свистнул, ударило гулкое эхо.

– За выступ! – крикнул мне Фандорин, отскакивая в сторону.

– Эмилия, вы живы? – что было мочи позвал я. Темнота приглушённо ответила голосом мадемуазель:

– Их тхое! И Линд здесь! Это…

Голос сорвался на вскрик. Я бросился на решётку и затряс её, но она была заперта на замок.

Эраст Петрович с силой дёрнул меня за рукав – и вовремя: из подземного хода снова выстрелили. Один из железных прутьев взорвался брызгами искр, в стену ударил невидимый штырь, от которого на пол посыпались каменные осколки.

Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко простонал – женщина или ребёнок.

– Линд! – громко крикнул Эраст Петрович по-французски. – Это я, Фандорин! Камень у меня! Обмен остаётся в силе! Меняю «Орлова» на женщину и ребёнка!

Мы затаили дыхание. Тихо – ни голосов, ни шагов. Услышал или нет?

Фандорин вскинул руку, в которой нивесть откуда появился маленький чёрный револьвер, и выстрелил в замок – раз, другой, третий.

Снова посыпались искры, но замок с петель не слетел.

16 мая

Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие мимо длинные плоты из бурых, шершавых брёвен, и никак не мог понять, кто сошёл с ума: я или окружающий мир.

Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают полиция и жандармерия?

Может быть, тогда Афанасий Зюкин – это вовсе не я, а кто-нибудь другой?

Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил империи была поднята на ноги именно из-за нас – господина Фандорина и меня. И причиной тому было не какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное поведение. Да-да, наше, потому что соучастником Фандорина я стал добровольно. Или почти добровольно.

Нужно было разобраться во всем с самого начала, припомнить события минувшей ночи во всех подробностях.

Когда замок наконец удалось сбить и мы проникли в лаз, догонять Линда было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это не сразу. Светя взятым со стола фонарём, Фандорин бежал впереди, я за ним – слегка пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет выхватывал из темноты клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный блеск глинистых стен.

Шагов через двадцать ход разделился надвое. Эраст Петрович на секунду присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо. Через полминуты туннель снова раздвоился. Изучив следы, отчётливо видные на толстом слое пыли, мы двинулись влево. Ещё семь или восемь развилок были преодолены так же легко, а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в полной темноте.

– Отлично, – сердито пробормотал Фандорин. – Просто отлично. Теперь мы не то что за Линдом г-гнаться, мы и назад-то дороги не найдём. Кто бы мог подумать, что здесь такой лабиринт. Триста лет рыли, а то и б-больше: и монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и раскольники, прятавшие от патриарха Никона старинные книги и церковное серебро, а судя по тому, что встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и каменоломни… Ладно, Зюкин, идём уж, куда придётся.

Пробираться в полной тьме выходило медленно и трудно. Я несколько раз падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под меня с писком метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня постыдная, немужская слабость – терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая, шныряющая, вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству.