Коронка в пиках до валета. Каторга

Старый адмирал, директор Корпуса, добряк, но вовсе выживший из ума, подарил кадетам коньки, по десяти пар на роту. Кажись, катайся вовсю? Нацепили коньки. Пошли вензеля на льду вырисовывать. А ротные командиры тут как тут! Всех, кто катался, приказали выпороть, потому, де, катанье на коньках регламентом Корпуса не предусмотрено. Иди к директору, жалуйся!

Преподаватели были из рук вон плохи — заставляли все «брать на зубок» — от «энтих до энтих». И если кадет вставлял в ответ свои слова или менял порядок слов, ответ его признавался неудовлетворительным, а в результате — порка и оставление без отпуска!

— Ты, брат, завирайся! Главное, ты не умничай! Не глупей тебя люди книги писали. Говори, как в книге, — ворчал Марк Фомич Гарковенко, учитель истории, колотя серебряной табакеркой по маковке отвечавшего.

Этот Гарковенко, по крайней мере, различия не делал — барабанил своей табакеркой не только «демократов», но и «аристократов» (последних, кажется, даже с особым удовольствием).

Маклецов учился из первых. Отставной капитан 2-го ранга Тихон Кириллыч Смагин, проживавший в Гавани, друг их дома, сумел хорошо подготовить Илью к Корпусу. Поэтому Илья на первом курсе знал больше, чем требовалось, и в первый год пребывания в Корпусе почти и не учился. Тем сильнее налег он на чтение, — накинулся на разные путешествия, особенно на морские и по преимуществу в северные моря, — его с детства тянуло туда, где безвестной смертью погиб его бедный отец.

Однажды во время урока истории он зачитался путешествиями капитана Кука. Вдруг табакерка Гарковенко пребольно ударила его по черепу.

— Ты это что? Это что у тебя? Покажь-ка!..

Растерявшись, Илья схватился за голову (этот черт Гарковенко умел ударить в самые чувствительные места) и пролепетал:

— Ка… Ка… питана Ку… Кук!..

— Ка-ка? Ку-кук? Хо, хо! — загрохотал Гарковенко, а вслед за ним весь класс.

— Ка-ка! Ку-кук!

— Ну и будь отныне «кукуком», — радостно воскликнул преподаватель.

Так и стал Илья Маклецов в Корпусе «капитаном Кукуком», или попросту: «Ку-куком». Это прозвище так и осталось за ним до окончания курса.

В первый же отпуск Илья вернулся в родную Гавань совсем другим человеком — словно за одну неделю его переродил Морской корпус. К Пирату отнесся свысока-покровительственно и даже ругнул его за то, что он обмазал мордой форменные белые штаны. Увидев на заборе Ленку, доламывающую последнюю черемуху, он отвернулся и ничего не сказал, будто не видел. Только по сердцу злость царапнула…

В Корпусе «капитан Кукук» был на хорошем счету и потому редко попадал на «барабан» (а все же вначале несколько раз налетел!). Все свободное время сидел он с книгами или внимательно изучал Морской музей при Корпусе. Там собраны были великолепные модели морских военных судов, много было картин, изображающих знаменитые морские баталии, много было портретов разных адмиралов и капитанов, прославивших свое имя. Но особенно интересовали Илью манекены, одетые в меховые костюмы инородцев далекого севера — камчадалы, алеуты, чукчи — все в рост человека. Они стояли перед Ильей жутко неподвижные в своих узорчатых мехах и смотрели безучастно куда-то в пространство своими стеклянными глазами. Из этих манекенов у Ильи был один любимец — кенаец с Аляски, с широким желтым лицом и косыми узенькими монгольскими глазами… Почему-то около него «капитан Кукук» стоял всегда особенно долго…

…В корпусе Илья держался в стороне от товарищей даже своего круга. Только с князем Вадимом Холмским он как-то сблизился, но и то не по своему желанию — князь, по-видимому, сам упорно искал с ним сближения.

Странный был юноша, этот богач, аристократ, князь, Рюрикович по крови. Ему противна была спесь юношей его круга, которые в обращении с товарищами низшего происхождения всегда старались дать им почувствовать свое сословное превосходство.

Всякая такая выходка «сиятельных» всегда больно задевала князя Холмского, и он, словно в пику им, тянулся к товарищам, в жилах которых не было ни капли «голубой крови».

Если не было у них этой крови, то была сила духа, был ясный разум и было знание жизни — и это сознавал Вадим Холмский.

Он мало интересовался морскими науками — к путешествиям был равнодушен, у него рано появились какие-то книги, которые он читал тайком от товарищей и умел их прятать. И никто в Корпусе не знал, что читает Вадим.

Первые места в Корпусе занимали, конечно, княжичи, графчики, барончики, адмиральские сынки — все фавориты ротных командиров. Благородные зады сиятельных были освобождены раз навсегда от порки, и высшие баллы сыпались на них, как из рога изобилия. Обер-офицерские сыновья каждый балл брали с бою, и все-таки к ним придирались все: и преподаватели, и ротные.