Я прошел к машине и внимательно посмотрел, как достают из сплющенного корпуса останки бойца, умершего не за родину, не за семью и не за высшие идеалы. Умершего за то, чтобы звенел смех в мраморных залах с золочеными потолками, чтобы не кончалось шампанское в бокалах, и вышагивали в вальсе, блистая фамильными драгоценностями и запонками, девушки и юноши из рода, чья семья даже не удосужилась вытащить его прах из сгоревшей машины и похоронить достойно.
— Пожалуй, да, — вслух согласился я с прежними мыслями, — император этот мир не спасет.
Этому миру нужен тиран.
ЭПИЛОГ
Кабинет был серым, скучным и безликим. Одинокий стол, на поверхность которого проливался из единственного окна свет хмурого московского дня. Стул за столом, придвинутый плотно. Еще один стул напротив, занятый высоким восточным человеком с острой бородкой — тоже в сером костюме, как назло.
Поднятые вверх жалюзи не скрывали вид на широкий проспект в трех сотнях метров ниже. Высота, недоступная простым смертным. Но и слишком далеко, чтобы видимое пространство ощущалось настоящим, подлинным, а не нарисованным полотном с искусной детализацией серых зданий, серых улиц и черных крон деревьев, с которых ветер уже снес желтые листья, а немногословные дворники смели их в черные мешки.
Единственными яркими красками в кабинете были фотографии, разложенные на углу стола. Цветные, формата А4: на каждой — молодая девушка, одна или в сопровождении юноши, посреди яркого, тогда еще летнего дня.
— Доброе утро, Амир, — еле слышно скрипнула дверь, и за спиной восточного человека раздался голос, привычный повелевать и властвовать.
Гость кабинета ворохнулся, попытался встать и поприветствовать со всем уважением, но сухая старческая ладонь придержала его за плечо.
— Сиди, — оставили его на месте.
И слова радости от встречи как-то сами собой завязли на языке, оставшись невысказанными. Было в останавливающем жесте недовольство, ощущаемое гостем крайне болезненно.
Хотя обижаться на этого человека было бессмысленно. Он явился с того света, чтобы вершить суд и выигрывать войны, чтобы говорить ничтожествам прямо, кто они есть — и ничтожества обтекали, неспособные возразить.
Его старались избегать — наверное, он был единственным среди всех князей, передвижения которого отслеживали столь внимательно и чутко не для того, чтобы застать и поговорить, а чтобы ни в коем случае не встретить лично.
Личность старого князя Юсупова стала легендарной еще при прежней жизни — до того, как на родовом кладбище был установлен монумент над его могилой… В которой, как оказалось, все эти годы никого не было.
Сейчас же князя воспринимали с той же растерянностью, что и явившегося из небытия Кощея Бессмертного, игла с жизнью которого была с гарантией сломана. И мир недоумевал — искать ли обломки старой иглы, чтобы склеить и снова сломать, или же где-то есть новая… Или просто накрыться плотным одеялом с головой в надежде проснуться тем утром, когда он сам собой исчезнет — столь же внезапно, как и появился.
Старик прошел справа от сидящего, остановился возле стола, с равнодушным видом тронул фотографии, развернув веером, и тут же сложил обратно.
— Ты убрал ее от Максима?
— Она прогнала специалиста. — Амир вынужденно отвел глаза. Как же неприятно отчитываться за чужие ошибки…
— Тогда купи, — прорвалось раздражение в голосе старика.
— Она не взяла деньги.
— Мало предложил?
— Даже слишком много, — поджал он губы.
«Для той, что копается в урне с мусором», — не стал он добавлять. Хотя это какой-то позор.
— Реши через ее отца, — выдал князь недовольно. — Сосватай кому-нибудь из младшей семьи.
— У нас так не останется свободной родни, — позволил себе осторожно заметить Амир.
В конце концов, каждый свободный родственник — это возможность политического маневра и использовать их вот так…
— Тебя не должно это беспокоить, — последовала краткая, но жесткая отповедь.
На мгновение Амиру стало по-человечески обидно. Столько крови и сил пролито за род, а в деле с каким-то бастардом к нему относятся как к собаке — верной, но которую можно хлестнуть по морде, если сунется куда не надо.
— Уважаемый, что в нем есть такого, что вы тратите свое бесценное время? — Он не позволил себе сорваться в раздражение. Наоборот — сделал фразу мягкой и примирительной, полной почтительного внимания.
Но старик умел отличать оттенки и настроения.
— Извини, — прозвучала сухая фраза после ощутимой паузы.
Воодушевившись единственным словом, крайне редким в устах легендарного человека, восточный гость уже настроился на историю и пояснения… Но потом была лишь тишина, от которой Амир ощутил растерянность — будто что-то было произнесено, но он не расслышал… Уже не было никакой обиды — князь, не способный врать, извинился искренне, так что сейчас Амира переполняло только недоумение.
Ладно, пусть он этого не понимает, но раз роду это важно…
— Уважаемый, быть может, я постараюсь найти ту, что подойдет Максиму? — зашел он с другой стороны.
За что получил только тяжелый взгляд из-под кустистых бровей.