Коронный разряд

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Максим Михайлович, наше знакомство началось довольно скверно, — улыбнулся он извиняющееся. — Ужасно началось, если быть откровенным. Я был излишне резок и вел себя неподобающим образом, о чем искренне сожалею, будьте уверены. В моей долгой практике, увы, было много случаев, когда я позволял себе вспылить, и судьба частенько наказывала меня за это. В оправдание своего тяжелого характера, хочу отметить, что многие из тех, с кем знакомство не задалось, впоследствии стали моими искренними друзьями. Поверьте, сегодня я желаю вам только помочь.

— Я не наблюдаю этого стремления, — демонстративно провел я рукой по ближней полке.

— Это от молодости, уж простите за откровенность человека, годящегося вам в отцы, — вздохнул он. — Вам может показаться, что голое знание и правда, которые вы надеялись тут обрести, способны что-то изменить в этом мире. Это не так.

— А как же честь?

— Честь трактуется в пользу рода, — покачал он головой. — Нормы морали меняются, границы допустимого размыты до зыбкого, еле уловимого состояния. Правила, установленные аристократами для самих себя, от поколения к поколению подвергаются правкам. Многие считают нас жестокими сатрапами, но без нашего существования дворянство творило бы, что захотело. Мы — это единственный механизм, который не дает кланам разорвать государство на вотчины, а людей — закрепостить. Мы — это честь, — говорил он даже искренне.

— Я знаю множество благородных семейств, для которых честь — не пустой звук, — поддержал я беседу в полупустом и гулком помещении хранилища.

— Но ваши родственники — они не такие.

— Сомневаюсь, — припомнил я старика из крепости Биен, почетно назначенного на должность деда взамен не оправдавшего надежды предшественника.

— После того как они выкинули вас из рода еще до вашего рождения? — произнес он вкрадчиво. — Еще даже до того, как появилась мысль о появлении вас на свет?

— Простите? — чуть напрягся я, но постарался сохранить мимику.

— Максим Михайлович, вы хоть что-то знаете о своем настоящем происхождении? Не о том прекрасном, которое вы могли бы выдумать. Принц рода, которого потеряли, а? Или вы считали, что вас похитили враги? А может, вы на полном серьезе думали, что вас спрятали под чужим именем во время войны?

Минутная тишина, наполненная только далеким шелестом перебираемых страниц в конце зала.

Дед — настоящий, биологический — говорил что-то среднее между этими вариантами. Вернее, ответ его был нечеток, но содержал в себе повесть о великой трагедии рода, на которую им пришлось пойти, меня лишаясь. А так как до их проблем мне не было никакого дела, то в этот вопрос я не углублялся. Я родился, я жил, я живу и я всех переживу — это та история жизни, которая заменяла мне все предложенные Милютиным варианты.

— А как было на самом деле? — с интересом уточнил я.

— Максим Михайлович, вас вырастили, — вздохнул он. — Как выращивают скот — для определенной цели. У вашего появления на свет была определенная цель, после исполнения которой вы должны были сдохнуть.

Жесткий ответ заставил с удивлением приподнять бровь.

— Уж извините за откровенность, но в том приюте, куда вас определили, доживают до двадцати лет процентов шестьдесят воспитанников. Уличные банды, поножовщина, алкоголь, жизненная неустроенность, — терпеливо перечислил он. — Плохой район, нет работы, ленивый князь, которому плевать. Сказать вам, сколько доживают до тридцати? А какое их число спивается от монотонной работы на конвейере картонного завода?

— Его, говорят, снесли. Теперь там молокозавод.

— Какая разница, — отмахнулся он. — У вас бы все равно не было будущего. Никому из родичей вы не нужны. Так где она, эта хваленая честь?! Но вы молодец, — тут же успокоился он. — Молодец, и это я говорю искренне. Я поздно взялся изучать ваше дело, — вновь изобразил он вину. — Вы достигли многого! Вы заставили с собой считаться.

Я без эмоций проглотил эту порцию лести, пытаясь оценить правдивость им сказанного.

— Теперь вы для них проблема, — с ухмылкой, как соучастник, погрозил он пальцем.

— Хм?

— Вы же настоящий наследник, с полными правами, — заворковал он. — Отец — законный, мать — законная.

— Я — признанный родом бастард, — качнул я плечом, вспоминая слова Амира в аэропорту. — Говорят, мой отец девятнадцать лет назад…

— Вы знаете, что это неправда, — оборвал он. — И вы хотите добиться справедливости, — завершил утвердительно.

— Борис Игнатьевич, я…

— Вас же в очередной раз обворовали.

— Что? — сбился я с мысли.

— Разве вы не знаете, что законному наследнику полагается солидный денежный пансион и земли в управление? — мягко продолжил полковник. — Это же не просто титул и статус законного сына. Это огромные деньги и привилегии, особые компании, созданные для кормления главной семьи. А вас — как паршивую шавку, вновь выбросили за порог, обозвав бастардом — ублюдком, зачатым вне семьи. Вы снова хотите поговорить о чести?

— Мое родство не доказано, — вспомнил я слова, что мое истинное происхождение опасно для матери и сестры, продолжая действовать в их пользу.