Коронованная любовью

— Потому что мои мысли были заняты тобой, — ответил Миклош, — я, узнав, что задумали мои люди, сразу понял, что не могу допустить твоей гибели. Это был безумный план, и я никогда бы ничего подобного не допустил, если бы знал о нем.

— И ты спас меня, как я спасла тебя!

— Когда я разговаривал с тобой в поезде, мне стало ясно, что в тебе есть все, чтобы стать истинной королевой, и я чуть было не решил оставить борьбу за корону, принадлежащую мне по праву, так как подумал, что у моих людей начнется новая жизнь, если ими будешь править ты.

— Но как тебе могла… прийти в голову такая… ужасная мысль… оставить меня… ему?

Миклош тяжело вздохнул:

— Я и подумать не мог, что он откажет тебе в уважении и достойном обхождении, хотя мне и было известно, какое он животное в частной жизни.

Хиона вздрогнула от ужаса, и он поспешил сказать:

— Забудь его! В эту минуту, радость моя, нам нужно думать только о себе, о нашем счастье и нашей любви!

Последнее слово он произнес с особым выражением, и Хиона посмотрела на него, а потом сказала:

— Да, я люблю тебя… люблю тебя так, как всегда… хотела любить того, за кого выйду замуж… но думала… раз я принадлежу к королевскому роду, это… несбыточно. Мама говорила, что брак без любви — это плата за наше высокое положение, но я молилась о том, чтобы… чтобы стать исключением.

— И твои молитвы были услышаны, — сказал Миклош, — потому что я буду любить тебя, обожать и преклоняться перед тобой до конца наших дней. Этого достаточно?

— Только… только если мы проживем вместе миллион лет, — страстно ответила Хиона. — Ах, Миклош… я… так… счастлива!

— Только этого мне и надо, и я обожаю тебя, моя милая маленькая королева.

Он притянул ее к себе, и она подумала, что он снова ее поцелует, но он только сказал очень серьезно:

— Я думал, что, когда мы поговорим и я расскажу тебе о моей любви, ты ляжешь отдохнуть, и я оставлю тебя одну. Ты хочешь этого?

Хиона спрятала лицо у него на плече и прошептала еле слышно:

— Я… я хочу быть… с тобой.

— Ты уверена? Вчера вечером — с тех пор словно вечность прошла! — я сказал, что, может быть, нам сначала следует узнать друг друга поближе, стать друзьями. Но мне кажется, мое сокровище, этап дружбы мы уже оставили позади, или я ошибаюсь?

— Я… я хочу, чтобы мы… были друзьями… Я хочу помогать тебе, — сказала Хиона, — и еще я… хочу, чтобы ты… любил меня… по-настоящему любил меня.

Она знала, что сердце Миклоша бьется так же отчаянно, как и ее собственное, когда решилась продолжать:

— Ты подумаешь, что я… ничего не знаю, но мама не сказала мне… что происходит, когда мужчина и женщина… предаются… любви… и хотя это должно быть… ужасно и мерзко с тем, кого… не любишь… с тобой, я знаю… будет… совсем иное.

— Сердце мое, ты уверена? — спросил Миклош. — Ты так молода, и я больше всего на свете боюсь испугать тебя, ранить твое целомудрие.

Хиона покачала головой.

— Мне кажется… ты не можешь… испугать меня… когда ты меня целуешь… мне кажется, твои… поцелуи возносят меня на небо… что они… часть солнечного света… звезд и всего… прекрасного… и я уверена, что… предаться с тобой… любви… будет совсем таким же.

Миклош на мгновение закрыл глаза, словно не мог поверить тому, что слышал.

Потом с бесконечной нежностью он поднял Хиону на руки и унес в спальню.

Только две свечи горели там у красивой золотой кровати. Миклош поставил свою жену на ноги, бережно снял с нее пеньюар, а затем снова поднял и положил на мягкие подушки.

Она взглянула на него. Ее полные тайны глаза словно заполнили весь нежный овал греческого личика.

— Я молюсь на тебя, — прошептал он. — Другого слова для моих чувств нет. Пока я ждал тебя, Хиона, в моей жизни было много женщин, но ни к одной я не испытывал ничего сколько-нибудь похожего на то, что чувствую к тебе.

Хиона обняла его так, будто боялась, что он вот-вот уйдет, и произнесла умоляюще:

— Скажи мне… что ты… чувствуешь.

— Я хочу оберегать тебя, защищать, — сказал Миклош, — и не только от того, что может причинить тебе вред или испугать, но немножко и от меня самого. Здесь любовь не тиха и кротка, как в Англии, но могучая, неотразимая сила, иногда не подчиняющаяся ничьей власти. Я знаю, что мое чувство к тебе больше меня самого, больше, чем ты и я вместе. Оно порождено всемогущей силой, и у нас нет от нее защиты.

Хиона смотрела на него широко открытыми глазами. Глядя в них, он сказал:

— Если ты хочешь, чтобы я немного подождал, прежде чем я покажу тебе, как люблю тебя, прежде чем сделаю тебя совсем и абсолютно моей, я подожду, потому что я положил к твоим ногам мое сердце и мою жизнь и во всем тебе покорен. Но будет очень трудно удержаться и не открыть тебе, как глубока, сильна и страстна моя любовь к тебе.

Умолкнув, он сделал движение приподняться, и Хионе показалось, что он уходит, оставляет ее и ее ждет одиночество.

Она обвила его шею руками.

— Дело не в том, сколько времени мы знаем друг друга, Миклош, — сказала она, — а в том, что в