Коронованная распутница

О, разумеется, он не вел жизнь затворника, монаха, рыцаря печального образа, который посвятил себя служению одной лишь прекрасной даме и хранит ей верность до смерти. Такие понятия, как «верность» и «Виллим Монс», не сочетались, подобно тому как не сочетаются неподвижный камень с быстротекущею водою. Он – величайший волокита своего времени! – кружился в хороводе бесчисленных юбок, срывая цветы удовольствия везде, где только мог. Но в виршах, которые он к тому времени начал пописывать и которые отличались пусть неровностью строк, но все же немалою приятностию, между какими-то Амалиями, ласточками, голубушками и душеньками все чаще возникал образ таинственной, враз обольстительной – и пугающей женщины, о которой автор словно бы даже боялся обмолвиться, но не мог удержаться от новых и новых упоминаний о ней. В строках, ей посвященных, отчетливо сквозила воля неумолимого, безжалостного рока, роптать против коего бессмысленно:

Свобода, о моя свобода, где ты?
Я сам не свой, себя я потерял!
О чем мечтаю от заката до рассвета?
Чего, безумец жалкий, я взалкал?
Зачем, зачем меня Фортуна привела
На берег сей, поставив над обрывом?
Сорвусь иль удержусь? Пока не знаю сам.
Молюсь о встрече с ней, молюсь с надрывом,
А близ светила моего в лучах его сгораю…
И сам не ведаю, от горя иль от счастия рыдаю?

Виллиму казалось, что он полюбил Катерину с первой минуты встречи. Может быть… Но это была та покорная, рабская любовь, которую испытывает подсолнух к солнцу и на которую не ждет ответа. Когда так случилось, что он увидел в ее глазах не только насмешливое, снисходительное кокетство, а отсветы того же пламени, которые горели и в его сердце? Он не мог хорошенько вспомнить. Но это произошло.

Сначала взгляды и улыбки. Потом робкие прикосновения, которые становились все смелее и откровеннее. Потом лихорадочный, безумный по силе отваги и ужаса поцелуй, который Виллим однажды сорвал с уст императрицы, потому что почувствовал: она именно этого от него ждет. Потом… Потом они стали любовниками, однако для двух этих страстных натур мимолетные ласки, которые не приносили подлинного облегчения и которым приходилось предаваться поспешно, украдкой, скоро стали мукой. И тогда они оба забыли об осторожности.

Теперь Монс поистине был «при нашей любезной супруге, Ее Величестве императрице всероссийской, неотлучно» – и днем, и ночью. Разумеется, лишь когда Властелин находился в отъезде, а происходило сие довольно часто. Любовники береглись, они были крайне осторожны. Чтобы замаскировать эту опасную связь, Монс вовсю заводил роман за романом на стороне, а главное, не стеснялся выставлять их напоказ. Когда-то он писал в своих стихах:

От уз любви нельзя освободиться!
Желаешь путы развязать, но все напрасно:
Лишь крепче стягиваешь мертвый узел…
Ну что ж, терпи, молчи, таись!
Зачем чужому знать, как поцелуи милой сладки?

Но теперь о том, как сладки поцелуи его многочисленных милых, знали все и всюду – благодаря его безудержной болтовне. Впрочем, дамы сами не берегли своих тайн и, не стыдясь, оспаривали обольстителя друг у друга. Герцогиня Курляндская публично бранилась со своей младшей сестрой и многими придворными дамами из-за бесподобного красавчика камер-юнкера. Это могло стать источником неприятностей для Виллима, однако главным было для него то, что шумиха отвлекала внимание общества от главного: их любви с императрицею.

* * *

Без раздумий Катерина рванулась вперед – Иоганн от неожиданности разжал руки – и вмиг оказалась около лестницы.

– Виллим!

Услышав ее голос, он чуть не сорвался со ступенек, но успел прыгнуть и легко удержался на ногах.

– Ваше величество… – начал было с опаской, но Катерина не дала договорить: налетела, прижалась, стиснула в объятиях, осыпала поцелуями наклонившееся к ней бесподобно прекрасное лицо, чтобы узнать которое ей не нужен был свет. Сердце, которое всегда пускалось вскачь при появлении любимого, не ошибалось.

– Виллим! – Припала к его губам и не отрывалась долго-долго, пока не стала задыхаться от страсти. Виллим тоже был вполне готов к сладостному греху, руки его делались все более настойчивы, да Катерина как-то внезапно вспомнила, где находится и какой опасности подвергается.

– Как ты сюда попал?! – выговорила, с трудом оторвавшись от любимых губ.

– Получил billet doux, записку, – проговорил Виллим. – Нашел ее в кармане плаща. Написано мужской рукой, думал, какой-то проситель назначает тайную встречу, а оказывается, это ты писала!