Коронованная распутница

Однако что это сказал солдат? Виллим увезен в крепость?! «Ворюга Монс»?!

Ну да, она, конечно, знала, не могла не знать про тайные делишки Виллима, однако не судила его слишком строго.

Нет, ну в самом деле, кто в России не ворует?! И прямо вот так сразу в крепость?

Здесь что-то не то…

Разумеется, она все вызнает доподлинно, но главное – себя не выдать нипочем, была, мол, у Маши Румянцевой, да и все.

– Ты, милый, придержи язык, чтобы не сболтнул лишнего, – раздраженно посоветовала она гвардейцу. – Сам не ведаешь, чего буровишь. У государя нрав переменчивый – нынче бранит, а завтра милует. Как бы этот «ворюга Монс» завтра не приказал тебя за поносную болтовню сквозь строй прогнать, понял?

Парень аж попятился.

– Да чего ж тут непонятного? – пробормотал ослабевшим голосом. – Я что, я ничего, я больше не слова…

– Вот так-то, – погрозила пальцем Катерина, спускаясь из румянцевской кареты и проходя мимо солдата в ворота Зимнего дворца.

Напоследок обернулась:

– Пока не докладывай никому о том, что я приехала. Понял?

Солдат, уже разинувший было рот, чтобы позвать начальника караула, послушно сжал губы в куриную гузку, и Катерина невольно засмеялась: ну и глуп парень! По уставу, он совершенно не должен обращать внимание на ее приказ, ему приказ имеют право отдавать только начальник караула и командир роты, и даже царь, а тем паче – царица не должны обращаться к нему через их голову! Ну что ж, на сей раз «ветхозаветная дурь» даст ей время немного собраться с мыслями.

Стук колес возвестил о том, что кучер графини Румянцевой отправился восвояси.

Никого не удивило, что императрица отправилась в гости не в своем экипаже. В каретных сараях дворца стояли две четырехместные кареты для нее – их Катерина терпеть не могла за громоздкость и неуклюжесть – да одноколка для самого императора. Петр вообще никогда не ездил в каретах, разве что почтить какого-нибудь весьма знатного гостя, но тогда пользовался экипажами Меншикова. У Алексашки же выезд был поистине императорский. Причем независимо от того, выезжал ли он один, или с семьей, или вместе с императором, в его золоченую карету в форме веера запрягали шестерку лошадей в сбруе из малинового бархата с золотыми и серебряными украшениями. Перед каретой шли скороходы, позади – пажи и музыканты; шесть камер-юнкеров шествовали около дверец кареты, а завершал процессию взвод драгун.

Петр чуждался такого великолепия. И его Зимний дворец был гораздо скромней, чем дворец светлейшего.

Это место на берегу Невы почему-то сразу понравилось Петру, едва началась строиться и обживаться новая столица. Сначала он приказал построить для себя небольшой деревянный домик в стиле понравившихся ему голландских домов. Поскольку дело происходило зимой, Петр торжественно нарек домик Зимним дворцом. Катерина отлично помнила, как в этот новый, еще пахнущий свежим деревом домишко Петр привел однажды какого-то голландского лоцмана и велел Катерине угостить его пирогом и подать чаю с водкою. Причем она сразу поняла, что лоцман даже и не подозревает, кто истинные хозяева чистенького домика.

Ее угощенье так понравилось голландцу, что он решил отблагодарить хозяйку и с поклоном вручил ей головку голландского сыра, привезенного из дому и завернутого в белое полотно. Катерину это очень насмешило, она хотела отказаться, однако Петр глядел сурово – и она с благодарностью приняла сыр. От этого в домике стало еще проще – и милее.

Спустя несколько лет, когда Петр и Катерина окончательно переселились в новую столицу, домик перестроили, расширили и превратили в настоящий дворец. Перед боковым фасадом прорыли канал, названный по дворцу Зимней канавкой.

Здесь, на набережной Невы, поближе к государю, построили свои дома Апраксин, Кикин, Рагузинский, Ягужинский, Чернышев. Хорошо, подумала со смешком Катерина, что Румянцеву здесь не досталось земельного участка.

Она вошла во дворец боковым ходом и поднялась во второй этаж, в свои комнаты. Покои были пусты, и это порадовало Катерину.

В каморке при спальне – каморка сия была устроена по образцу версальских туалетных, которыми Петр восхитился как последним достижением европейской цивилизации, – она торопливо умылась над тазом с водой и отчистила платье от рыжей грязи, которая налипла к подолу в том злосчастной проулке. Причесалась, глянула в зеркало – и невольно усмехнулась двум вещам. Во-первых, тому, что вид у нее был самый тебе примерный, скромный и достойный. И не скажешь, что эти маленькие ручки только что убили человека, не скажешь, что эти ласковые глаза скрывали тайну супружеской измены.

Другим поводом для смеха было то, что Катерина делала все сама. Нет, она вовсе не была лентяйкой, она любила и, конечно, умела – не успела разучиться! – одеться и прибрать себя самостоятельно, однако в последнее время камер-юнгферы и камер-фрау[12] от нее просто не отходили и пальцем шевельнуть не давали. А сейчас не было ни одной. Каким ветром и куда их унесло?