— Вы не сможете заставить молчать всех глупцов на свете, господин адмирал. Толпа и стадо лишены лиц и имен. Что же до короля… — Колиньи поднял цепкий взгляд. — Он запретил задирать ваших людей, драться с ними, каким-то образом их притеснять и даже отвечать на их выпады, и правильно сделал. Но ваши люди порой этим пользуются, и как вы можете догадаться, возмущение копится. Город похож на пороховую бочку. Грабежи, разгромы в домах, даже убийства… Все это может вызвать стихийные волнения. Особенно вскоре после торжеств, когда все будут достаточно возбуждены и распалены самими праздниками, а сдержанность и соображения политики будут заглушены вином и весельем.
Колиньи вдруг улыбнулся одними губами.
— Ну, сомневаюсь. Ведь еще в Риме народ умиротворяли хлебом и зрелищами.
— Да, — согласился я, — пока еще умиротворенье есть, все ждут праздника, но чуть после… самим парижанам не очень-то нужна Фландрия, как бы она ни была нужна Франции. Не стоит позволять толпе все портить. На чьей бы стороне эта толпа ни находилась.
Колиньи небрежно кивнул. И вдруг, приподняв бровь, бросил на меня не то пронизывающий, не то просто заинтересованный взгляд.
— Я ведь верно расслышал ваше имя? Де Ла Рош-Шарди?
— Совершенно верно, господин адмирал.
— А генерал де Ла Рош-Шарди де Баньердор?..
— Это мой отец.
Он снова удовлетворенно кивнул.
— Я слышал, что к его словам стоит прислушиваться, даже если он всего лишь рассуждает о самых обычных вещах. И слышал, что эта черта, в некоторой степени, присуща всем в вашем роду?
Я вежливо поклонился.
— Мне трудно об этом судить.
— Как бы то ни было, я буду рад видеть вас снова, если вам что-то придет в голову, — промолвил он с неуловимой усмешкой в углах рта.
— Благодарю, господин адмирал, — сказал я мягко. — Но обычно я предпочитаю писать сонеты.
Адмирал замер с чуть приподнятыми бровями, расслышав в ответе едва завуалированную дерзость, но справедливо решил, что мы в расчете, и мы с Огюстом благополучно откланялись.
Едва мы переступили порог, теперь уже я безостановочно двинулся вперед, к выходу, не обращая никакого внимания, идет Огюст за мной или нет.
Я не заметил, что он действительно отстал. Что ж, его желание держаться сейчас от меня подальше я понимал прекрасно. Да и наверняка он еще не закончил со своими встречами и разговорами, он ведь среди своих. Вот пусть тут и остается. Выйдя на крыльцо, я невольно остановился, ослепленный солнечным светом. С небес лилась ирреальная пронзительная синева. Из-за поворотов и за повороты выглядывали и исчезали проносимые мимо яркие паланкины.
— Послушайте, — услышал я вдруг смутно, но нехорошо знакомый голос, и кто-то с бесящей фамильярностью похлопал меня по плечу.
Я повернулся, готовый размазать этого «кого-то» по стенке, — теперь, когда не нужно было сдерживаться и контролировать себя, я был в ярости, — но увиденное показалось мне таким гротеском, что едва не рассмешило. Рядом со мной оказался один из вчерашних «пуритан» из картографической лавки. Да вовсе и не один — позади него сгрудились угрюмой стайкой и прочие четверо. Старший стоял позади всех, настороженно оглядываясь вокруг и бросая на меня с сомнением мрачные взгляды — пастырь, приглядывающий за своими черными овцами.
— Кажется, мы знакомы?.. — произнес тот, что начал разговор — не тот, чья шпага улетела вчера в угол, в парламентеры был избран некто, кто еще не успел пострадать, и с кем у меня еще почти не было никаких счетов.
— Слава богу, не имею такой чести, — отрезал я неприязненно.
— Что привело вас сюда, сударь? — нахмурившись, осведомился кальвинист, выглядевший сам по себе вполне разумным и вдумчивым человеком.
— Думаю, не то же, что и вас.
— Но вы протестант… — Да неужели? Это что же, попытка извиниться? Если я вдруг пошутил, а на самом деле «свой»?
— Ни в малейшей степени! — сказал я отчетливо, с удовольствием увидев, как он вздрогнул и отшатнулся.
— Ваш тон кажется мне оскорбительным! — заметил он холодно.
— Очень на это надеюсь! — признал я.
— Возмутительно! — подхватил второй, тоже «новенький», помоложе, с очень острыми костистыми чертами лица. — Что же вы тут делаете? Шпионите?
— Разумеется! — Я повернулся ко второму. — Где и когда? Хоть со всеми сразу, хоть по очереди!
— Я был первым, кто спросил! — хмуро заметил первый.
— Как пожелаете, — согласился я с предупредительной угрожающей улыбкой. — Немедленно? Вы все еще полагаете, что земля плоская?
— Разумеется! — выпалил он сквозь зубы, встопорщив рыжеватые усы. Ну, ну, а кажется, кто-то говорил, что рыжина — адская метка? Не для «своих», разумеется. — Недалеко есть очень подходящий пустынный двор…
— Замечательно!
— Так, так, так! — раздался веселый голос д’Обинье, протолкавшегося на крыльцо с другой стороны. — Вижу, тут происходит что-то интересное?! Умираю от любопытства!
— Этот господин — папист, — подал вдруг скрипучий голос старший из пуритан.
— Ага, — небрежно кивнул Обинье. — Я знаю.
— Вы тоже? — возмущенно нахмурился старик.
— А вот это уже оскорбление! — уязвленно воскликнул д’Обинье. — Да как вы смеете? Если бы не ваши годы…