Коронованный лев

— Насколько я помню, у этого явления есть разумное объяснение — во-первых, это случается не так уж часто, и бегут они от голода, оттого, что их становится слишком много. И ничего сверхъестественного.

— В людях тоже, — мрачно сказала Изабелла, — нет совершено ничего сверхъестественного.

Что тут можно было возразить? Разве что:

— Кажется, дней десять назад я был как-то больше в этом уверен.

Диана вернулась после полудня одна, в экипаже, в сопровождении свиты, но без отца, с которым она отправилась утром во дворец. Наш эксперимент с мышью ее, кажется, не вдохновил и вообще показался ей антигуманным, хотя я бы, пожалуй, назвал его антимышиным. Мышь, между тем, не бедствовала, а спокойно спала, серая шкурка над ребрышками мерно приподнималась и опадала, и ничего больше не происходило.

— Может, просто вкусное снотворное, — предположил я, и по естественной аналогии вспомнил пса в «Румяной пулярке», с разъезжающимися лапами и остекленевшими глазами.

— Вообще-то, мыши — ночные животные, — заметила Диана. И это было справедливо. — Посмотрим, что будет потом.

— Посмотрим, — согласилась Изабелла. — Если будет шуметь ночью, подбросим еще печенья — если угомонится, значит, все-таки снотворное.

Немного позже вернулись Рауль и Готье, усталые, бледные, неразговорчивые, с похоронными лицами и словно бы чем-то потрясенные. Наверное, все мы в последнее время выглядели похожим образом со стороны. А весь день пробыв дома, я и начал смотреть на все чуточку со стороны. Но было в их унынии и молчании нечто большее.

— Ну как? — спросил я, перехватив их у самой двери. — Вам действительно легко удалось туда попасть?

— Легче легкого, — буркнул Готье. — А мы можем какое-то время оставаться на воздухе? Очень хочется просто дышать…

И мы распорядились принести легкого вина в давешнюю беседку, пока было еще не темно и не слишком сыро. Мы поместились там впятером. Изабелла долго крутила в пальцах миндальное печенье, прежде чем откусить, и явно думала о своей мыши.

— Итак, — торжественно сказал Готье, немного отдышавшись, — вход там действительно свободный… — и замолчал. Прозвучало это как-то зловеще — и слова, и молчание.

— Чего не скажешь о выходе? — уточнил я, так как такой вывод напрашивался сам.

Рауль кивнул и отпил вина, а потом откинул голову и вдохнул ароматный воздух сада с еще большим удовольствием. Готье покосился на него и тут же сделал очень похожий вдох.

— Вы сбежали? — поинтересовалась Диана с беспокойным восклицанием.

— Да нет, просто выкрутились, — успокоил Рауль, нервно крутя в пальцах витую ножку бокала. — Но приятного мало. Мы вошли в дом, как и все, через парадный вход, и нам тут же вручили зеленые веточки и предложили причаститься — из большой чаши, в которой… была эта самая штука.

— Причащаться маслом? — поморщилась Диана. — Какая гадость!

— А оно довольно приятное на вкус, — заметил Готье, и Изабелла, вздрогнув, ошарашено воззрилась на брата:

— Ты что, попробовал?!..

— Нет, — снова вздохнул тот, — не совсем. Только сделал вид. Но запах вполне приятный, и раствор в чаше был не такой уж маслянистый… А без «причастия» в дом и не пускают. Очень вежливо, но выпихивают. Это масло они называют «миром».

— Вот было бы весело, если бы меня вывернуло прямо в эту чашу… — меланхолично пробормотал Рауль. Мы посмотрели на него, и почему-то нам не захотелось слишком углубляться в эту тему.

— Поскольку все они пьют его весело и вроде бы не травятся, можно было бы предположить, что это вполне безопасно, — продолжал Готье. — Разве что вызывает приятную эйфорию, немного пьянит — по ним видно было, как они чуть не мурлыкали. Атмосфера доброжелательности на службе прямо-таки зашкаливала, в доме собралась, наверное, добрая сотня человек, в основном, мужчины, хотя были и женщины.

— И даже дети, — вполголоса прибавил Рауль, и было видно, как его это бесило, хотя он смотрел в сторону, на качающиеся ветви и чуть жмурился, подставляя лицо ветерку.

— На всякий случай, мы расположились в заднем ряду, — снова перехватил слово Готье, — поближе к выходу. И вскоре началось богослужение, очень пристойное. Действительно, что-то напоминающее одновременно и католическую службу и какую-нибудь лютеранскую. И ничего плохого — только призывы к любви и миру.

— «Занимайтесь любовью, а не войной!» — саркастически вставил Рауль. И похоже в плане наркотиков это совершенно верно, хоть и без эротической окраски. Если бы вы видели эти лица!.. Это страшно — они говорят о мире, а глаза их становятся все более пустыми. Они становятся просто стадом!

Мы помолчали, глядя на исходящего яростью Рауля.

— И что тут нового? — сухо поинтересовался я. — Люди делают это с собой постоянно. Все религии на свете — один черт.

Рауль вяло отмахнулся.

— Неужели можно сомневаться, что тот, кто однажды войдет в эти двери, не сможет не вернуться туда снова? Что он не станет делать все, что ему скажут, потому, что это «здорово и приятно», а может быть и похуже.

— Похуже, это как? — осторожно спросила Диана.