Коронованный наемник (СИ)

Он недвижно лежал на полу. Часы шли, а он все не двигался, словно и вправду забыв вернуться от последнего порога. Но вот сгустились вечерние тени. Комната налилась сумерками, не освещенная ни очагом, ни свечами, и спящий эльф, наконец, глубоко и спокойно вздохнул, расправляя плечи, и открыл глаза.

Все было по-прежнему. На высоком потолке лежал зыбкий, полуразмытый контур оконного переплета, прорисованный взошедшей луной. Плед, свешивающийся с широкой кровати, казался в полутьме спящим животным. Где-то недалеко в ночи перекликнулись часовые. Ставень привычно скрипнул, потревоженный порывом ветра.

Но все отчего-то было иначе. Леголас чувствовал, что что-то изменилось. Зола в камине до странности резко и пряно пахла горелым деревом, темнота комнаты была удивительно уютна, и лихолесец ощутил, как душу наполняет покой. Он приподнялся на локте и вздрогнул: грудь обожгло пробирающе-неприятное прикосновение. Что это? Принц рванул воротник туники, пошарил под ним, и пальцы тоже ощутили раздражающее покалывание. На шнуре, охватывающем шею, висела изящная мифриловая подвеска с несколькими строками молитвы Элберет, украшенная крохотным изумрудом чистейшего оттенка. Амулет, несколько лет назад подаренный отцом. Леголас очень дорожил этой скромной вещицей. Король всегда был суховат и резок с сыном, хоть принц и не сомневался в отцовской привязанности. Но в тот день Леголас, пришедший к отцу на зов и готовый внимать очередному перечислению своих грехов и несовершенств, был удивлен. Трандуил не метал громов и молний, не сверкал величественно глазами. Несколько минут потолковав о каких-то несущественных материях, он подошел к сыну и вложил ему в ладонь этот амулет. Не слушая благодарностей, рассеянно потрепал принца по волосам и негромко сказал: «Храни тебя Лучезарная, дитя мое. Я не умею быть добрым отцом, увы мне. Но пусть этот пустяк напоминает тебе, что ты – единственная моя отрада и утешение в любых несчастиях».

Король более не упоминал о своем подарке, но тот короткий разговор навсегда сохранился в памяти Леголаса. Он не расставался с подвеской никогда, никому не показывал ее, но и в Мории, и в зловещих ущельях Мертвых, и в кровавой мясорубке недавней войны, крохотный кусочек мифрила, разогретый теплом тела, прочно связывал Леголаса с тем дорогим ему днем.

И вот сейчас этот сияющий символ отцовской любви равнодушно серебрился в уродливой руке, обжигая когтистые пальцы пронизывающим враждебным холодом. Не веря своим ощущениям, лихолесец сидел на полу, сжав амулет обеими ладонями, а тот яростно впивался в руки хозяина ледяной ненавистью, словно требуя освободить его из недостойных оков.

Леголас медленно встал на ноги, все так же сжимая подвеску. Распрямился, прислушиваясь к себе. Он был совсем другим. Слабость и боль последних дней покинули его. Тело наполняла бурлящая, ретивая энергия, мышцы налились прежней силой, голова была ясна. Сердце застучало быстрее – откуда эта позабытая легкость? Неужели, ужасный недуг сам отступает от него? Но отчего же руки все так же омерзительны? Бережно положив амулет на камин, Леголас зажег свечи. Взял шандал со стола и шагнул к стоящим в углу доспехам, по расхожей традиции украшавшим покои для именитых гостей. Его снова пробрала дрожь, как в тот миг, когда Эрвиг протягивал ему серебряный поднос. Но от себя не было смысла прятаться… Подойдя вплотную к доспехам, Леголас поднес шандал к своему лицу и посмотрелся в начищенный нагрудник кирасы…

Помоги Эру тем, кто в этакую ночь стоит на часах! Сукно плаща поскрипывает, словно береста, осыпая с плеч снежные наметы, ноги окоченели в сапогах, латы обратились ледяными оковами, а небо над головой кажется стылым луженым подносом.

Алебардщики давно плюнули на бравый вид и пританцовывали у ворот, протаптывая в снегу причудливые узоры. Тон-Гарт замер в том особом безмолвии, когда всякая живая душа забивается в свой угол и алчно сберегает каждую кроху тепла. Дым из печных труб зыбкими колоннами подпирал небесный свод, истыканный мерцающими звездами, словно мириадами колючих льдинок.

- Ма-ть чес-тна-я… Хо-ло-дно…то…как… Сей-час… хотьть… к ба-лр-лрогу в… па…сть… – часовой мерно подскакивал то на одной, то на другой ноге, бубня в заиндевевшие усы. Его собрат, будто сова, нахохлился у самых столбов, а потому оба не сразу заметили бесшумно вынырнувшую из переулка тень. Плясун оступился и едва не упал, вовремя опершись на древко алебарды. Но тень приблизилась к солдатам и приветственно подняла ладонь в черной перчатке:

- Доброй ночи, рыцари, – донесся приветливый голос из-под капюшона щегольского плаща, и часовые вытянулись в струну.

- Здравы будьте, ваше высочество, – гаркнули в один голос алебардщики, так же слаженно подумав, за каким это Морготом лихолесского принца понесло на ночь глядя на мороз. Но часовые не успели даже обеспокоиться, не по их ли душу пожаловал иноземный военачальник, когда Леголас спокойно кивнул на ворота:

- Благоволите отпереть мне, господа.