Коронованный рыцарь

Зинаида Владимировна, надо ей отдать справедливость, держала себя подобающим обстоятельствам образом. Унылый взгляд, грустное выражение лица, вовремя набегавшая слеза — все это было проделываемо Похвисневой с таким умением, в котором с нею могла конкурировать разве Ирена Станиславовна.

Среди этой комедии скорби она успела уже выработать себе новый план выхода в замужество, причем, по зрелому обсуждению, она заключила даже, что представлявшаяся ей партия даже более блестящая, нежели первая.

Такой партией был граф Свенторжецкий.

Титулованный красавец и хотя штатский, но имеющий придворное звание и виды на дальнейшую государственную карьеру, он уступал лишь в одном покойному Виктору Павловичу — неизвестно было его состояние.

Он жил, впрочем, как человек, обладающий независимыми, большими средствами, получал на службе хорошее содержание и усиленно стал ухаживать за Зинаидой Владимировной, допущенный, по желанию императора, на интимные придворные вечера.

Читатель, конечно, догадывается, что этим граф был обязан протекции Ивана Павловича Кутайсова и аббата Гавриила Грубера.

«Быть может, — рассуждала сама с собой Зинаида Владимировна, — выйдя за него замуж, я не буду в состоянии поправить расстроенные дела papa и maman, но бывают обстоятельства, когда всецело применяется французская поговорка „Sauve dui peut“, a потому пусть papa и maman сами заботятся выйти из затруднительного положения…»

На этом решении остановилась любящая дочь.

«Я готова была сделать для них все, я согласилась выйти для них за Оленина — ей уж начало представляться, что она этим приносила жертву — не моя вина, что судьба решила иначе…» — успокаивала она сама себя.

«Sacve dui peut, спасайся кто может…» — снова припомнила она поговорку и даже перевела ее по-русски.

Ей приходилось спасаться, еще год, два, и она перейдет за ту роковую для девушки грань, когда их называют уже «засидевшимися».

Ей с ужасом представлялся эпитет «старой девы» наряду с ее именем.

Она решила спасаться.

Граф Казимир Нарцисович Свенторжецкий, со своей стороны, вскоре после смерти Оленина усиленно стал ухаживать за Зинаидой Владимировной.

Последней, видимо, доставляло это если не удовольствие, то известного рода развлечение.

Так, по крайней мере, она старалась показать перед окружающими, вообще, и, в особенности, перед императрицей.

Государыня радовалась этому и мало-помалу начала покровительствовать новому роману своей любимицы, хотя граф Казимир был ей далеко не симпатичен.

Чистая, светлая душа государыни чувствовала неискренность и двуличие этого красавца.

Близость графа и частые свиданья с ним снова пробудили в Зинаиде Владимировне те мучительно-сладкие ощущения, которые она испытывала несколько лет тому назад, при первой встрече с намеченным ею теперь в ее будущие мужья Казимиром Нарцисовичем.

Теперь она отдавалась этому чувству без, хотя отчасти его парализовавшей в Москве, внутренней борьбы и через какие-нибудь два месяца подчинение ее графу Казимиру, его приковавшему ее к себе взгляду дошло до совершенной с ее стороны потери воли.

Он сделался ее полным властелином, по мановению руки которого она готова была решиться на все.

Ее положение при дворе спасало ее от грустных последствий такого подчинения — граф не смел воспользоваться им, боясь светского скандала.

Кроме того, он совершенно примирился с той мыслью, что к обладанию этой девушкой он должен придти путем законного брака.

Он сделал предложение Ираиде Ивановне и Владимиру Сергеевичу Похвисневым и оно было принято.

Зинаида Владимировна, с разрешения императрицы, тоже дала свое согласие.

Это было в апреле.

Свадьба была назначена в первых числах июня. Иван Павлович Кутайсов торжествовал, заранее облизываясь при одном воспоминании о готовящемся для него лакомом куске.

Один аббат Грубер задумывался над вопросом, что-то произойдет далее.

Он помнил условие Ирены Олениной и готовился беспрекословно исполнить его по первому ее слову.

Она его не произносила.

Ирена Станиславовна жила затворницей и, казалось, все еще не могла примириться с постигшей ее невозвратной утратой.

Кроме того, она, действительно, готовилась быть матерью.

Порой аббат Грубер даже думал, что молодая женщина отказалась сама от поставленного ею за оказанную услугу чудовищного условия, но подобная мысль закрадывалась в голову умного иезуита лишь на мгновение.

Он отбрасывал ее тотчас же, вспоминая разговор с этим «демоном в юбке», как тогда он мысленно назвал и теперь продолжал называть Ирену.

Ее месть не могла удовлетвориться смертью Оленина и сумасшествием сестры Зинаиды Владимировны, этой второй жертвы Ирены, отнявшей у Полины жениха — аббат Грубер понял причину самоубийства Гречихина, — она потребует жизни ненавистной ей Зинаиды Похвисневой.

Он обязан помочь ей в смерти этой красавицы.

Граф Казимир Нарцисович и не ожидал, какое страшное дело заставят совершить его под угрозой разоблачения его самозванства.

Тайна его имени, находившаяся в руках аббата Грубера, висела над ним дамокловым мечем.