Коронованный рыцарь

Государь говорил спокойно, но при произнесении последних слов на его глазах появились слезы. Произошло неловкое молчание.

Великий князь первый, впрочем, переменил разговор и начал рассказывать придворные новости с присущими ему едкостью и сарказмом.

Не удивительно, что Петербург, в котором он провел столько тяжелых лет, не тянул его к себе.

В печальных думах о предстоящем отъезде провел государь последний день в Москве.

После обеда он удалился в кабинет с одним Кутайосвым.

— Как отрадно было здесь моему сердцу! — сказал ему Павел Петрович. — Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там меня гораздо более боятся, чем любят.

— Это меня не удивляет, — отвечал Иван Павлович.

— Почему же?

— Не смею объяснить.

— Так я приказываю тебе это.

— Обещаете ли мне, государь, никому не передавать этого?

— Обещаю.

— Государь, дело в том, что здесь вас видят таковым, какой вы есть действительно — благим, великодушным, чувствительным, между тем, как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это государыня, или госпожа Нелидова, или Куракин выпросили ее у вас. Так что когда вы делаете добро — то это они; если же кого накажете, так это вы караете.

— Значит, говорят, — государь остановился, чтобы перевести дух от охватившего его волнения, — что я даю управлять собою?

— Точно так, государь.

— Ну, хорошо же, я покажу, как мною управлять!

Павел Петрович гневно приблизился к письменному столу и хотел что-то писать.

Кутайсов бросился на колени и умолял до время сдержать себя.

— Я вас предупредил, ваше величество, примите это к сведению, но не принимайте решительных мер. Надо все это сделать исподволь.

— Ты прав…

Этот разговор имел громадные последствия. Но не будем опережать событий.

Иван Павлович Кутайсов в тот же день посетил Похвисневых, остановившихся в Москве в доме брата, Сергея Сергеевича. Они тоже через несколько дней собирались в Петербург.

Нечего говорить, что «доброго гения» их дома, как называли Кутайсова Ираида Ивановна и Зинаида Владимировна, встретили с распростертыми объятиями не только эти обе почти боготворившие его женщины, но и генерал, и даже Полина.

Для последней это было необычно.

Она, к великому огорчению ее матери, была очень холодна и суха с Иваном Павловичем и старалась избегать его.

Поэтому изменившееся к нему отношение молодой девушки очень обрадовали Ираиду Ивановну.

— За ум взялась! — подумала она. — Недаром несколько дней не видала своего «дядю Ваню».

Иван Сергеевич Дмитревский уехал в Петербург дня три тому назад, призываемый делами министерства.

Кутайсов, по обыкновению, стал шутить с Владимиром Сергеевичем и Ираидой Ивановной, рассыпаться в любезностях перед Зинаидой Владимировной и даже сказал несколько незначительных комплиментов по адресу Поляны.

Он рассказал о впечатлении, произведенном на него вчерашним балом и его «царицей».

Последнее слово он подчеркнул, выразительно посмотрев на Зинаиду Владимировну.

— Кто же, по вашему мнению, была царицей вчерашнего бала? — спросила она.

— Да все та же, что была царицей всех московских балов и отравляла своим поклонникам и вашему покорному слуге сладость празднества… А вы не знаете кто это?

— Не знаю…

— Ну и дочка же у вас, ваше превосходительство, думаешь скромна, ан лукава…

— Я?! — испуганно сказала Зинаида Владимировна.

— Вы, сударыня, вы… Всех кажется, от престола до хижины, взялись с ума свести и будто за собой никакой вины не знаете…

— От престола? — переспросила Ираида Ивановна.

— Его величество, сегодня вспоминая вчерашний бал, только и говорил о Зинаиде Владимировне… Сильное впечатление произвела, сильное.

На лице Ираиды Ивановны расплылась счастливая улыбка. Зинаида Владимировна совершенно потупилась и густо покраснела.

— Я вчера и сегодня только и слышу со всех сторон при дворе… Похвиснева, да Похвиснева… А каково это моему сердцу… — засмеялся Иван Павлович, стараясь придать последнему замечанию вид шутки.

Все присутствующие тоже рассмеялись.

— А вам, ваше превосходительство, — обратился уже серьезным тоном Кутайсов к Владимиру Сергеевичу, — придется, кажется, расстаться с этим мундиром…

Он взял его за пуговицу.

— Как так?

— Его величество имеет на вас виды… По штатской послужить придется…

— Живота не пожалею своего для его величества… так и передайте государю…

— Передам, передам… Он от меня, впрочем, это всегда слышит…

— Как благодарить вас, ваше сиятельство, и не придумаю… Всем вам обязан…

— И полноте… Заслугам вашим обязаны вы, а не лицам… Государь сам ведь открыл ваши прежние заслуги… Я и никто тут не при чем…

— Все-таки…

Графа, как своего, принимали в кабинете, куда вошел лакей с докладом, что в гостиной приехали с визитом и ожидают несколько дам.

Ираида Ивановна была в нерешительности.

— Идите, идите, матушка… Я сейчас уеду, мне недосуг… — заявил Кутайсов.

Она и Зинаида Владимировна простились с графом, не забывшим облобызать их руки, и вышли.

Генерал стал раскуривать свежую трубку.

Полина улучила свободную минуту и подошла к Ивану Павловичу.

— У меня до вас просьба, граф…

— Приказание… — любезно поправил он.