Короско

– Прекрасно! – произнес резко и отрывисто полковник и отвернулся, как бы собираясь снова заснуть. Он отлично знал, что с этими восточными народами тот, кто молчит, всегда одержит верх. И действительно; негр ползком добрался до своего товарища феллаха Мехмет-Али, который сторожил верблюдов, и некоторое время шепотом совещался с ним. Затем Типпи-Тилли снова дополз до полковника и, тихонько толкнув его в плечо, проговорил:

– Мехмет-Али согласен, он отправился взнуздать еще трех лучших верблюдов. Но я тебе говорю, что это чистое безумие, и все мы себя погубим этим – ну, да все равно, пойдем разбудим женщин!

Полковник разбудил своих товарищей и сообщил в нескольких словах, в чем дело. Бельмонт и Фардэ были готовы на какой угодно риск. Но Стефенс, которому пассивная смерть была больше по душе и не представляла собою ничего ужасного перед активным усилием избежать ее, трепетал и дрожал от страха. Вытащив из кармана свой «Бэдекер», он принялся писать на нем свое завещание. Но рука его до того дрожала, что даже сам он не узнал своего почерка.

Тем временем Кочрейн и Типпи-Тилли доползли туда, где спали дамы: мисс Адамс и Сади спали крепко. Но миссис Бельмонт не спала. Она сразу поняла все.

– Меня вы оставьте здесь, – произнесла мисс Адамс, – в мои годы не все ли равно! Я только буду вам помехой!

– Нет, нет, тетя! Я без вас ни за что не уеду! Ты и не думай! – воскликнула девушка. – Не то мы обе останемся!

– Полноте, мисс, теперь не время рассуждать, – строго сказал Кочрейн. – Жизнь всех нас зависит от вашего усилия над собой. Вы должны заставить себя ехать с нами!

– Но я упаду с верблюда, я это знаю! – возражала мисс Адамс.

– Я привяжу вас к седлу своим шарфом; жалко только, что я отдал свой красный шелковый шарф мистеру Стюарту. По мнению Типпи-Тилли, теперь как раз удобный для нас момент бежать!

Но в это время негр, не спускавший глаз с пустыни, вдруг с проклятьем обернулся назад и, обращаясь к пленным, воскликнул:

– Ну, вот! Теперь вы сами видите, что вышло из-за ваших глупых разговоров. Вы упустили случай бежать отсюда!

Действительно, на краю оврага котловины показалось с полдюжины всадников на верблюдах. Они неслись во весь опор, размахивая над головами своими ружьями.

Минуту спустя в лагере забили тревогу, и все разом пробудилось, зашевелилось и загудело, как в улье. Полковник вернулся к своим. Типпи-Тилли смешался с арабами и феллахами. Стефенс как будто успокоился, а Фардэ положительно неистовствовал от досады.

– Sacre nom! – восклицал он громовым голосом. – Да неужели же это никогда не кончится?! Неужели нам так и не удастся уйти от этих ослов-дервишей!

– А разве это действительно дервиши? Разве дервиши существуют? Я полагал, что это просто только вымысел британского правительства, не более того! – заметил едко полковник. – Вы, как видно, изменили теперь мнение?

Все пленники были раздражены и разнервничались превыше всякой меры; а неудача данной минуты еще более озлобила их. Едкая колкость полковника была зажженной спичкой, поднесенной к кучке пороха. Француз вспылил и, не помня себя, обрушился на Кочрейна целым потоком гневных и обидных слов, которых почти нельзя было разобрать.

– Если бы не ваши седины! – повторял он. – Если бы не ваши седины, я знал бы, что с вами сделать!

– Господа, если мы должны сейчас умереть, так умремте, как джентльмены, а не как уличные мальчишки! – старался успокоить Бельмонт.

– Я только сказал, что весьма рад, что monsieur Фардэ переменил свое мнение относительно английского правительства! – заметил Кочрейн.

– Молчите, Кочрейн! Ну, что вам за охота раздражать его? – воскликнул ирландец.

– Нет, право, Бельмонт, вы забываетесь! Я никому не позволю говорить со мной таким тоном!

– В таком случае вам следует следить получше за собой!

– Господа, господа! – остановил их Стефенс. – Ведь здесь дамы!

Пристыженные и сконфуженные, все трое смолкли и молча принялись ходить взад и вперед покусывая и покручивая нервно свои усы. Такое раздражение – вещь весьма заразительная, так что даже Стефенса раздражало волнение его приятелей, и он, проходя мимо них, не мог удержаться от попреков. Это объяснялось, конечно, тем, что наступил кризис их судьбы. Тень смерти уже витала у них над головой, а между тем их волновали такие мелкие ссоры, которые они едва ли даже могли формулировать.

Но вскоре их внимание было отвлечено более серьезными вещами. У колодца собирался, очевидно, военный совет: оба эмира, мрачные, но сдержанные, в глубоком молчании выслушивали многоречивый и взволнованный рапорт начальника патруля, и пленные заметили, что в то время как старший эмир сидел, подобно каменному изваянию, чернобородый нервно поглаживал свою бороду.

– Я полагаю, что погоня за нами уже недалеко, – заметил Бельмонт. – Судя по их волнению, они должны быть близко!

– Да, как будто на то похоже!

– Смотрите, старик, кажется, отдает приказания. Что бы это могло быть? Мансур, что он говорит?

Драгоман прибежал с сияющим лицом и глазами, в которых светилась надежда.