Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Ему, считай, повезло. Походи он на моего другана Педро, доминиканского супермена, или на Бенни, работавшего моделью, Оскара, возможно, пристрелили бы на месте. Но поскольку он был некрасивым рыхлым обормотом, поскольку и вправду походил на мальдито паригуайо, которому в жизни ничего хорошего не перепадало, капитан сжалился над ним (обнаружив раздвоение личности, как у Горлума[109]) и лишь двинул ему пару раз. Оскару, которому еще никогда не доставалось от взрослого мужика с военной выправкой, почудилось, что по нему пробежалась американская футбольная команда в полном составе. Дыхание ему перешибли так, что он и вправду думал, что умрет от асфиксии. Над ним нависло лицо капитана: если еще раз дотронешься до моей мухер, я убью тебя, и Оскару удалось прошептать «вы бывший», прежде чем мессиры Ханжа и Пачкун подняли его (не без труда), запихнули в свой «камри» и нажали на газ. Оскар бросил последний взгляд на Ивон – и что же он увидел? Капитан выволакивал ее из «патфайндера» за волосы.

Он попытался выскочить из машины, но Горилла Пачкун ударил локтем с размаху, выбив из него всю боевитость.

Ночь в Санто-Доминго. Тьма непроглядная, естественно. Чисто блэкаут. Даже на «Маяке Колумба» ни огонька.

Куда они его везли? А куда же еще. На тростниковое поле.

Вечное возвращение? Он идет по стопам Бели́? Оскар был настолько ошеломлен и напуган, что обмочился.

– Ты разве не отсюда родом? – спросил Ханжа своего напарника, более темнокожего, чем он сам.

– Ты, тупой ублюдок, я вырос в Пуэрто-Плато.

– Точно? А по тебе не скажешь. И выговор у тебя слегка французистый.

Сидя в машине, Оскар пытался подать голос, но не смог. (Он всегда думал, что подобные ситуации возьмет на себя его засекреченный герой: вынырнет из тени и ну рубить головы а-ля Джим Келли,[110] но, очевидно, его засекреченный герой где-то сейчас пирогами угощался.) Все происходило слишком быстро. С чего все началось? Какой неверный шаг он сделал? Это казалось невероятным. Его везут умирать. Он попробовал вообразить Ивон на похоронах в почти прозрачном облегающем черном платье, но не смог. Увидел мать и Ла Инку у открытой могилы. Разве мы тебя не предупреждали? Нет? Мимо проплывал Санто-Доминго, и он чувствовал себя бесконечно одиноким. Как такое могло случиться? С ним? Жирным занудой, что боится всего на свете. Подумал о матери, о сестре, о фигурках, оставшихся не раскрашенными, и заплакал. Ты там потише, сказал Ханжа, но Оскар был не в силах унять плач, даже когда закрыл себе рот обеими руками.

Ехали они долго и вдруг резко затормозили. У тростникового поля господа Пачкун и Ханжа вытащили Оскара из машины. Открыли багажник, обнаружили, что батарейки в фонариках сдохли, и попилили назад покупать батарейки, а потом опять на поле. Пока они торговались с продавцом батареек, Оскар размышлял о побеге: выскочить из машины и с громкими воплями кинуться по улице. Но не осмелился. Страх – убийца разума,[111] вертелось у него в голове, он не мог заставить себя действовать. Они ведь вооружены! Он смотрел в ночь в надежде углядеть штатовских морских пехотинцев, что вышли на прогулку перед сном, но на глаза ему попался только мужчина, одиноко сидевший в кресле-качалке перед обветшалым домом, и Оскару увидел – он мог бы поклясться! – что у чувака нет лица, но убедиться в этом ему не дали вернувшиеся с батарейками убийцы, и они поехали обратно. Перезарядив фонарики, господа повели его в тростник, – никогда прежде у него не было сильнее ощущения, будто он попал на другую планету: громкие шорохи, скрип, треск, какое-то шмыганье под ногами (змея? мангуст?), и в придачу звезды на небе в блистательном множестве. И все же этот мир казался ему странно знакомым; его переполняло чувство, что он уже бывал в этом месте, но очень, очень давно. И это была не ложная память, но кое-что похуже; однако, прежде чем он успел сосредоточиться, воспоминание ускользнуло, потонуло в страхе, и двое полицейских приказали ему остановиться и повернуться к ним лицом. У нас для тебя подарочек, сказали они приятельским тоном. Это вернуло Оскара к реальности. Прошу вас, завопил он, не надо! Но вместо вспышки в дуле и вечной тьмы Пачкун саданул его по голове рукояткой пистолета. На секунду боль разбила яйцо его страха, и он обрел силы, чтобы шарахнуться в сторону с намерением сбежать, но тут они принялись молотить его пистолетами.