Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Полтора года отслужила она в «Паласио Пекин». (Поначалу носившем название «Сокровище…». В честь истинного, но так и не достигнутого места назначения Адмирала, но когда братья Тэн уразумели, что имя Адмирала равнозначно отборному мату, они переименовали заведение. Китайцы не любят ругательств, сказал Хуан.) Бели́ всегда говорила, что в ресторане она стала взрослой, и в какой-то степени так оно и было. Она научилась обыгрывать мужчин в домино и показала себя настолько ответственной девушкой, что братья Тэн спокойно оставляли на нее кухню и прочих официантов, а сами сматывались порыбачить или навестить своих толстоногих подружек. Позже Бели́ сокрушалась, что потеряла связь с этими «китаезами». Они были так добры ко мне, плакалась она Оскару и Лоле. Не то что ваш никчемный отец, эспонха, тряпка, а не мужик. Хуан, меланхоличный игрок, часто вспоминал Шанхай, рассказывая о родном городе столь напевно, будто читал стихи о любви к прекрасной женщине, которую любишь, но не можешь быть с ней. Хуан, близорукий романтик, на радость его подружкам, обкрадывавшим его, так и не овладел испанским (правда, потом, когда он жил в Скоки, штат Иллинойс, на своих американизированных внуков он орал на гортанном испанском, а они смеялись над ним, думая, что он говорит по-китайски); Хуан, что научил Бели́ играть в домино и чья исконная вера проявлялась лишь в одном – пуленепробиваемом оптимизме. Представь, Адмирал приходит к нам в ресторан – и неприятностей как не бывало! Потливый милый Хуан, он бы наверняка потерял ресторан, если бы не его старший брат. Загадочный Хосе всегда держался в тени, возникая то тут, то там мрачный, как грозовая туча; Хосе, красавец, гуапо, потерявший жену и детей в тридцатых по вине генерала, развязавшего войну; Хосе, свирепый страж ресторана и жилых помещений наверху. Хосе, чье горе вынуло из него всю мягкость, разговорчивость и надежду. К Бели́ он никогда не благоволил, впрочем, как и к другим служащим, а поскольку она единственная не боялась его («Ростом я почти с тебя!»), он нагружал ее дополнительно всякими поручениями: должен же от тебя быть хоть какой-то прок! Типа забить гвоздь, починить розетку, приготовить чоу-фан (лапшу с мясом) или сесть за руль. Все это очень пригодилось, когда она стала Императрицей диаспоры. (В революцию Хосе храбро сражался, хотя и, должен я с сожалением признать, против народа; умер он в 1976-м в Атланте от рака поджелудочной железы, выкрикивая имя жены, чем приводил в растерянность медсестер, принимавших его речь за тарабарщину, – «узкоглазый, что с него взять».)

А еще там была Лилиан, тоже официантка, низенькая, похожая на бочонок для риса, чья закоренелая обида на жизнь давала себя знать, лишь когда продажность, жесткость и лживость людей превосходили даже ее собственные заниженные ожидания. Сперва она приняла Бели́ в штыки, увидев в ней конкурентку, но в дальнейшем обращалась с ней более или менее обходительно. Она была первой женщиной из знакомых Бели́, кто читал газеты. (Библиомания сына неизменно навевала ей воспоминания о Лилиан. Как дела? – спрашивала ее Бели́. Хреново, каждый раз отвечала толстуха.) Был еще Индеец Бенни, тихий аккуратный официант, вечно печальный, как человек, давно привыкший к зрелищу гибнущих надежд. В ресторане поговаривали, что Индеец Бенни женат на огромной похотливой деревенщине, которая регулярно выставляет его на улицу, чтобы уложить в постель очередного «сладкого» парня. Улыбающимся Индейца Бенни видели только один раз, когда он выиграл в домино у Хосе, – оба были заядлыми метателями костяшек и, конечно, непримиримыми соперниками. В революцию Индеец Бенни тоже сражался, за нашу команду, и, по слухам, в то лето национального освобождения он непрестанно улыбался; даже когда пуля снайпера-морпеха вышибла ему мозги, заляпавшие его товарищей по оружию, улыбка не сошла с его лица. А как насчет повара Марко Антонио, одноногого, безухого чудища, явившегося прямиком из Горменгаста, замка четырех миров? (Свою внешность он оправдывал несчастным случаем.) У повара водились свои тараканы – почти фанатичная ненависть к уроженцам провинции Сибао, за чьей региональной гордостью, как уверял Марко Антонио, прячутся имперские амбиции сродни гаитянским. Я тебе говорю, христианин, они хотят навести здесь свои порядки!

Целыми днями Бели́ имела дело с мужчинами самых разных пород, и именно в ресторане она отшлифовала свою манеру общения – жестоковатую фамильярность, как бы настоянную на народной мудрости. Как вы, вероятно, догадываетесь, все были в нее влюблены. (Включая сослуживцев. Но Хосе их предупредил: дотронетесь до нее – и я намотаю вам кишки на задницы. Шутишь? – ответил Марко Антонио в свою защиту. Да на эту гору я бы и с двумя ногами не взобрался.) Внимание посетителей ее взбадривало, и, со своей стороны, она предоставляла им то, чего многим мужчинам всегда мало, – сварливое материнское участие, исходящее от привлекательной женщины. В Бани́ до сих пор полно бедолаг из бывших посетителей, кто вспоминает о ней с большой нежностью.