Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Если бы доктор, не медля ни секунды, схватил в охапку дочерей и жену, ринулся бы на побережье и контрабандой вывез их в другую страну или перешел бы с ними границу Гаити, они могли бы и спастись, чем черт не шутит. Банановый занавес был крепок, но не без прорех. Увы, вместо того чтобы действовать, Абеляр метался, выжидал и предавался отчаянию. Он не ел, не спал, ночами напролет бродил по коридорам, спуская килограммы, набранные за последнее время. (Возможно, ему следовало бы внять философской максиме его дочери: Tarde venientibus ossa. Кто опоздает, тому кости.) Каждую свободную минуту он проводил с дочерьми. Жаклин, или Джеки, как ее звали в семье, золотое дитя, успела выучить наизусть названия всех улиц во Французском квартале, а также стала объектом не четырех, не пяти, но целых двенадцати предложений руки и сердца. Разумеется, предложения поступали Абеляру и его жене. Джеки ничего об этом не знала. И тем не менее. Десятилетняя Астрид, внешне и характером больше походившая на отца, не такая красивая, как Джеки, хохотушка, верующая в Бога, игравшая на пианино хуже всех в Сибао, была всегда и везде заодно со старшей сестрой. Девочек удивляла внезапная внимательность отца. У тебя отпуск, папи? Он уныло качал головой: нет, мне просто нравится проводить с вами время.

Что с тобой стряслось? – спрашивала жена, но он не желал отвечать. Оставь меня, женщина.

Он так измучился, что даже отправился в церковь впервые в своей взрослой жизни (что, скорее всего, было плохой идеей, поскольку Церковь пикнуть не смела без ведома Трухильо, о чем все отлично знали). Почти каждый день он ходил на исповедь, беседовал со священником, но не извлек ничего кроме совета молиться, надеяться и ставить дурацкие свечки. Он выпивал по три бутылки виски в день.

Его мексиканские друзья взяли бы ружья и укрылись в глуши (по крайней мере, он так думал), но Абеляр был сыном своего отца гораздо в большей степени, чем ему хотелось бы. Отец, человек с образованием, настоял на том, чтобы сын учился в Мехико, но в остальном он неустанно подыгрывал Трухильо. Когда в 1937 году армия принялась истреблять гаитянцев, папаша позволил офицерам взять его лошадей, а когда ему ни одной не вернули, жаловаться Трухильо не стал. Просто списал потери на представительские расходы. Абеляр продолжал пить и мучиться, не показывался у Лидии, скрывался от людей в кабинете и постепенно убедил себя, что ничего не случится. Его всего лишь испытывают на прочность. Велел жене и дочери готовиться к выходу в свет. О том, что на приеме будет Трухильо, он не упомянул. Притворялся, будто ничего не утаивает. Ненавидел себя за лживость, но что он мог поделать?

Tarde venientibus ossa.

И возможно, все прошло бы без сучка без задоринки, но Джеки страшно разволновалась. Прежде она не бывала на пышных приемах с множеством гостей, и неудивительно, что она восприняла это как большое событие в своей жизни. Они с матерью отправились по магазинам выбирать наряды, девочке сделали прическу в салоне, купили новые туфли, а одна родственница даже подарила ей жемчужные сережки. Сокорро, ни о чем не подозревая, помогала дочери в приготовлениях, но за неделю до празднества ей приснился ужасный сон. Она была в городе, где жила в раннем детстве, прежде чем тетка удочерила ее и отдала в детский сад, прежде чем она обнаружила у себя дар целительства. Она смотрела на пыльную дорогу с кустами красного жасмина по обочинам; все говорили, что эта дорога ведет в столицу, и вдруг она увидела вдалеке, в дрожащем от зноя воздухе, мужчину; он приближался, и эта фигура внушила ей такой страх, что она с криком проснулась. Абеляр в панике вскочил с кровати, испуганные девочки выбежали из своих комнат. Чертов кошмар повторялся каждую ночь всю неделю – весь дом просыпался, как по будильнику.

За два дня до торжества у Лидии созрел план: они с Абеляром сядут на пароход, отплывающий на Кубу. Она знакома с капитаном, он их спрячет, клялся, что все будет в порядке. А потом мы вызволим твоих дочерей, обещаю.

Я не могу, чуть не плача сказал Абеляр. Не могу оставить мою семью.

Она опять принялась расчесывать волосы. Больше они не обменялись ни словом.

Днем, когда Абеляр меланхолично готовил машину к поездке, он вдруг увидел свою дочь: в новом платье она стояла в гостиной, склонившись над какой-то французской книжкой, она выглядела богиней, юной богиней, и в этот момент на него снизошло одно из тех озарений, о коих мы, специализирующиеся по литературе, всегда считаем своим долгом рассказывать. Это было не вспышкой света, и цвета вокруг не переменились, и сердце у него не екнуло. Он просто понял. Понял, что не может это сделать. Сказал жене, что она не едет. И дочь тоже. Не слушал их встревоженных возражений, запрыгнул в машину, заехал за Маркусом и двинул на прием.

– А как же Жаклин? – спросил Маркус.

– Она осталась дома.

Маркус покачал головой. И ничего не сказал.

На приеме, обходя шеренгу гостей, Трухильо опять задержался перед Абеляром. По-кошачьи понюхал воздух. А ваши жена и дочь?