Короткая ночь долгой войны

Приближаемся к небольшой железнодорожной станции, на путях - паровоз, несколько вагонов, по нас стреляет мелочь, одна батареишка. Тоже мне огонь! Эта железнодорожная чепуха нам вовсе не нужна, но я создаю видимость, что рвусь на нее, и только на нее. Даю команду Янковскому: «Ракету!»

Бело-дымная дуга срывается с самолета, и вся группа тут же, не перестраи­ваясь в пеленг, компактно пикирует для вида: открывают огонь и бросают по бомбе только летчики отвлекающей четверки. У некоторых под крыльями привинчены пустые консервные банки с дырками, при напоре потока воздуха они жутко воют - это для пущего устрашения слабонервного противника.

На пятистах метрах выходим из пикирования, отвлекающие в окружении «лавочкиных» прикрытия устремляются обратно вверх, я со своей группой, приглушив моторы, снижаюсь до тридцати метров и беру курс на переправу. Меня никто не видит издали, я едва не стригу винтом верхушки деревьев вдоль шоссейной дороги. Летим, как намечено: четверка на высоте вытворяет черт знает что, в небе форменный кавардак, фашистские зенитчики, видимо, рты разевают от изумления и цепко держат в прицелах сумасшедших русских, которые так шумно прут нахрапом на их переправу. От залпов небо становится пегим, самолеты безалаберно вертятся среди разрывов, то один, то другой пустит эрэс, бросит бомбу, стрельнет из пушек. Мечутся, завывая сиренами, а мне кажется, шума маловато, подстегиваю:

- Врежьте по зениткам! Пан Пузач, поддай жару!

- Ладно... За это с тебя особо причитается...

Цель уже близко, дело теперь за мной. Только бы не промазать, только бы попасть... Но попадал же Ведерников на «брее» бомбой в трубу водостока! Одной бомбой, а у меня их в группе двадцать четыре. Неужели так и не попадем?

Под крылом уже замелькали окраины Ломжи. Делаю «горку» и... вот он, знакомый, прогнутый в середине под тяжестью груженых автомашин мост. Оглядываюсь. Ведомые выстроились в цепочку, все знают, что и как делать. Не отвлекаю, молчу, я - на боевом. Глаз - прицел - переправа. Губы сами шепчут:

- Целься, целься, никто не мешает... У тебя почти пятнадцать секунд спокойненькой работы...

Мост скользит по левому обтекателю мотора, приближается к центроплану, доходит до контрольного штыря... так... Скорость... высота... выдержал все. Ну... Жму кнопку сброса бомб, облегченный самолет взмывает. «Попал или нет?» Разворачиваться нельзя. Делаю клевок, даю упредительную очередь по берегу, пускаю эрэсы в то место, откуда предполагаю получить очередь в живот. Доворачиваю чуть влево. Теперь можно оглянуться. Ура! Где виднелся мост, бурлит пузырчато-бурая вода, развороченная взрывами двух с гаком тонн тротила.

- Пойма-ал! - несется восторженно из задней кабины.

- Кого?

- Взрыв моста в кадре!

- Слава богу, что попал, труд напрасно не пропал...- тщусь острить я и приказываю дать зеленую ракету. Своим передаю в эфир:

- Второй этаж ко мне! Обозначаюсь зеленой. Пан Пузач, как с фотосъемкой переправы?

- Если имеется в виду бывшая - то пленку получишь. Только зачем тебе мои услуги? У вас ведь персональный фотограф...

Наш разговор прерывает длинная очередь за моей спиной. Пороховые газы засасываются в кабину. В бою этого не замечаешь, а тут в горле как рашпилем дерет.

- По кому вы лупите?

- По наземным... Неудобно возвращаться домой со смазанным оружием.

- Камерой бы своей строчили...

- О-о! На этот раз камере повезло, кинохроника редкая...

...После приземления выключаю двигатель и... Ух ты! У Янковского не физиономия, а самый что ни на есть вернисаж: под глазом фонарь, красный нос распух, на лбу шишка, подбородок в ссадинах...

- Мать честная, что с вами?

- М-м... бортпаек...

- Бортпаек?!

Оказывается, коробка с аварийным НЗ, привязанная под сиденьем стрелка, при резких маневрах оторвалась, содержимое высыпалось и банки тушенки, сухари и прочее вперебой атаковали киношника.

Стоя у самолета, он вытряхивал из-за пазухи куски сахара, размокшие от пота сухари. В заключение извлек из кармана комбинезона банку «бычков в томате», подкинул на ладони.

- Вот все, что осталось... - И подмигнул с гордостью: - На лету поймал, в состоянии кратковременной невесомости.

«Н-да... Широка дорога в небо, да очень узкая оттоль...» - подумал я и спросил:

- Почему вы не признаётесь, что сбили «мессера»?

Янковский помедлил задумчиво, затем отрезал: