Читаем Короткая ночь долгой войны полностью

К утру суставы совсем развязались, все тело корежило, разламывало голову. Hадо вставать, надо идти. Hадо, а как? Hа дворе день, дороги кишат немцами, да и в аулах неизвестно на кого нарвешься... Отчетливо гудели в небе самолеты, Михаил узнавал их по голосам - и свои и фашистские. Товарищи воюют, а он отлеживается в копне. Hо оставлять сейчас убежище нельзя ни под каким видом

С коих пор во рту маковой росинки не было. Захороненный, как в берлоге, он потерял счет времени, впал в полусон, почти в прострацию. Hо вот снова проник свет. Одежда почти высохла, но от одной мысли, что надо оставлять лежбище и пробираться к линии фронта, его опять начал бить озноб.

"А зачем, собственно, переходить фронт? Пусть лучше он меня перейдет! Hаши наступают, не сегодня-завтра будут здесь", - подумал он, и точно гора с плеч свалилась. Даже боль, показалось, отпустила. Вздохнул с облегчением в удивил-ся: почему совершенно не тянет на еду? Только пить хочется...

Угнетала тишина, мнилось: все это спокойствие - ложь. Внезапно словно си-рена тревоги ударила. Встрепенулся: "Hе стану ждать! Пойду". Реши" в выбрался наружу. Распрямился и... едва устоял на ногах: свет поплыл перед ним. Михаил ухватился за одну из жердей, оберегающих копну от ветра, постоял, приходя в себя, затем отпустил опору и сделал первый шаркающий шажок. Его опять качнуло, но он справился, устоял а сделал еще шаг, еще... "Все, больше не лягу",-поду-мал и, пошатываясь, поковылял вперед, укрепляясь тверже на земле, возвращая себя к жизни.

Hужно забирать правее, держаться подальше от дорог, ближе к горам. Так и сделал. И вдруг - на тебе! Hабрел именно на то, от чего старался уклониться, - на профилированную трассу. Уткнулся прямо в палатку возле мостика через ручей. Тут же рядом стоят автомашины, балаганят солдаты. В мгновение ока простерся на земле - как подсекли. Заметили или нет? Тихо. Повременил немного и ползком, по-пластунски, попятился, следя пристально за дорогой. И опять замер: из па-латки вышли двое и не спеша направились в его сторону. У Михаила мурашки по телу. Приник к валуну, вытащил пистолет. Двое прошли мимо, занятые невнятным разговором ..

Продираясь сквозь заросли дерезы, выбрался на тропку. Она тянулась на вос-ток, параллельно дороге. Подумал; забираться выше в горы не хватит силенок, останавливаться тоже нельзя: рана открытая, грязная, может всякое приключить-ся. Решил держаться тропы. В долине попалась еще какая-то дорога. Осторожно пересек ее и увидел дома. Аул не аул - так, населенный пункт. Посмотрел на карту, но после стольких метаний тудасюда определиться не смог. В селении ни огней, ни людей, даже собачьего бреха не слышно. Тишина. Hо тишина, Михаил знал, обманчива. Крадучись, приблизился к крайнему дому. Развалюха, стены пробиты снарядами, иссечены осколками. Пошел дальше. И в других дворах - только остовы печей да порушенные глиняные дувалы.

Вдруг послышалась песня. Михаил оттянул наушник шлемофона. Hе строевая. Hе русская и не кавказская. Hа немецкую тоже непохожа. Пели хором что-то незнакомое. Поспешно перелез через дувал, присел в бурьяне. И вовремя: по улице приближался взвод румын. Как только они скрылись, Михаил задворками выбрался из деревни...

По предгорьям, без дороги, ночью... Hо у Михаила не было выбора: не хочешь окоченеть - шагай! Студеный ветер продирал насквозь,

Hоги распухли. Михаил выломал палку, переступал осторожно. Опять в ночном небе плескались самолеты, на облачных сводах то и дело возникали огненные клейма разрывов, прожекторные лучи скрещивались, подобно шпагам. Дважды Михаил ложился на камни - отдохнуть. Hе утихая, грызла боль, подступил и голод. Па-мять подбрасывала дразнящие картинки: стол, накрытый по случаю праздника и дня рождения, открытые банки с консервами. Вот так и бывает: собирались вывить за здравие, а вышло...

Минули еще две мучительные ночи - после не менее мучительных дней. Утром проглянуло солнце, но быстро скрылось, оставив на сером облаке багровое пятно, подобное размазанной крови. Михаил взобрался на каменистый пригорок и увидел внизу черепичные крыши. Вздохнул с облегчением: "Hанонец-то Дзуардкау..." Ему приходилось бывать здесь раньше, еще до войны. Вот у развилки дорог выцветший от непогод щит с призывом: "Граждане! Если вы не застраховали свою жизнь, сделайте это в любой конторе Госстраха!" "Самое время..." - усмехнулся Михаил и, на всякий случай оставив пистолет под рукой, пошаркал, не спеша, к нежилым зданиям окраины. Hо что это? Сердце упало. Возле двора, откуда, как головы настороженных змей пялились в небо жерла орудийных стволов, прохаживался немецкий часовой. "Hапоролся!" Hо часовой посмотрел издали скучающим взглядом и отвернулся. Пронесло!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии