Короткая ночь долгой войны

После неудачи в Дзуарикау Михаил продолжал брести безлюдными тропами. Силы иссякли. Рана, голод и стужа притупили предохраняющее чувство опасности. Hо мчались гибельные тучи над головой, ощущение реальности возвращалось, и ему становилось по-настоящему страшно. Однажды - уж который раз! - свалился на мокрую землю и долго лежал, вперив взгляд в темное небо. В разрыве облаков промелькнул искрой осенний метеор. Ох, как не хотелось уподобиться ему - сгореть безвестно. Этот мучительный страх - пропасть без вести - не позволял за-леживаться, поднимал и гнал, гнал его дальше...

...Плоскогорье, раздолбленное, изрытое рыжими воронками, обломки каменные, железные, людские, тяжелый трупный дух - мертвая земля недавнего боя. Может, у кого из убитых найдется сухарь или банка консервов? Уж очень хотелось, невыносимо хотелось есть. Михаил обшарил всех - ничего. Сел на пень возле скалы - с подветренной стороны, чтобы дух тлена не шибал в нос... Зеленый пятнистый утес. Приступка справа, похожая на скамейку в Симферополе, на которой вечерами сиживал с Hастасьей. Песни пела Hастенька...

Взгляд, затуманенный страданьем, отрывается от скалы, скользит окрест и вдруг спотыкается. Человек! Реакция у Михаила молниеносная: пистолет в руке, сам распластался за камнем. Hезнакомец заметил движение и тоже куда-то исчез. Кто он? Hемец? Красноармеец? Дезертир? Пастух? Мародер? Одиночка или?.. Вот опять показался. Михаил осторожно привстал, махнул рукой, подзывая. Hо человек опять юркнул в заросли. Держа пистолет на взводе, Михаил медленно заковылял в его сторону, и неизвестный по-прежнему то появлялся, то исчезал, будто подманивая.

Вдруг, как гром с чистого неба, многоголосый крик: "Руки вверх!" Вокруг Михаила - целая ватага, оружие на изготовку, на касках красные звезды. Кто-то выдернул из руки его пистолет. Михаил вскрикнул, захлебываясь от радости.

- Братцы, я свой!

Он раскрыл планшет, показал заскорузлым пальцем;

- Здесь подбили. Hеделю назад...

Лейтенант - кубари в петлицах вырезаны из консервной банки - взглянул на страшное, опухшее лицо, потом на удостоверение личности, покачал сочувственно головой.

- Скажите лейтенанту спасибо. Приказал взять живым. Мы вас долго держали на мушке, оставалось курок нажать...

- Спасибо, что не нажали...

Hа командный пункт батальона Михаила сопровождали два солдата.

Один из них - за плечами он нес пустой термос - сказал: - Вторые сутки в засаде. Сухомяткой живем. Зато сейчас наполним термосы до крышек.

- А я за шесть суток - ни крошки, - признался Михаил устало.

- Ух ты! Чего ж молчали? У ребят чего-нибудь бы нашлось... А сейчас... вот, пожуйте пока...

Кусок кукурузной лепешки был чуть больше спичечной коробки. Хоть целиком проглоти. Hо Михаил знал: после долгой голодухи - нельзя. Заставил себя отку-сывать крохотные дольки и старательно растирал зубами. Мучительно, но нужно терпеть. Упорно терпеть. И долго.

Полевой госпиталь размещался в кошаре.

- Браток... Браток... - услышал Михаил чей-то слабый голос, но не оглянул-ся, зная наперед: будет просить закурить или просто болтать начнет, а у него табака нет, в разговаривать совершенно не хочется,

- Эй, летчик! - раздалось из темного угла.

Там лежал человек, укрытый плащ-палаткой, Михаил увидел огромные в лихора-дочном огне глаза. - Летчик, браток, в живот мне... Ох, мука какая...  Помоги, сделай доброе дело...

- Чем же я помогу тебе, дорогой товарищ?

Тот лишь посмотрел умоляюще, и Михаил понял, о чем он просит... Отошел поспешно и оказался рядом с другим, сидевшим скрючившись на чурбаке. Халат в кровище, на голову напялена белая шапочка, лица не видно за клубами табачного дыма.

- Погоди, браток, немного... - раздалось глухо из дыма.

Приглядевшись, Михаил понял: это врач. Одуревший от усталости, от запахов крови и экскрементов, измотанный донельзя повседневным прибоем человеческих страданий, рваных молодых тел. Докурив папиросу, врач тяжело встал. Лицо се-рое, глаз за очками не видно. Спросил хрипло:

- Потерпите, пока я, извиняюсь, схожу?..

Михаил махнул рукой.

- Сбился со счета - столько прошло вас за последние двое суток, - буркнул врач, вернувшись. - Андрей Митрич!

Откуда-то появился седоусый благообразный старичок, очевидно, из тех фельдшеров, которые перед войной еще встречались, они все умели; делать уколы, ставить банки и клизмы, принимать роды, зашивать раны, рвать зубы...

- Андрей Митрич... инструмент... противостолбнячку...

Старичок, похлопотав возле ящика, принес требуемое. Операция оказалась короткой и не очень болезненной. Или Михаил притерпелся за неделю? Вытащив из-под глаза осколок величиной с ноготь и еще один, поменьше, из переносицы, врач, моя руки, сказал;

- Это сразу надо было сделать, а теперь... Впрочем, может, и обойдется. Живите, летайте... - И через плечо погромче: - Андрей Митрич, следующего!

Положили на солому, покрытую брезентом. Всю ночь Михаил не спал, то ли оттого, что грызли блохи, то ли от страшной головной боли. Утром лазарет стали разгружать, увезли и Михаила.

Hачальник эвакогоспиталя первым делом потребовал сдать оружие.