Короткая ночь (СИ)

И тут Лесе внезапно пришло в голову: насколько же опасно было Райке появиться в такой близости от Островичей. Однако, чуть подумав, решила, что риск был не столь уж и велик: здесь, в местечке, Райку никто не знал, а гайдукам, случайно здесь оказавшимся, теперь явно было не до нее. Видно, сперва за углом притаилась, а когда муж и свояк сцепились с гайдуками, проскользнула мимо них в Соломонову лавку вслед за Лесей, только спряталась не во дворе, а в дальних комнатах. Времени у нее было достаточно: за ней ведь, как за Лесей, никто не гнался. И никому не пришло бы в голову, что эта опрятная хохляцкая молодица — та самая робкая девушка, что когда-то бежала из панского дома. На ней не было больше ни серого навершничка на медных пуговках, ни миткалевой голубой сорочки в синих цветах, ни голубых лент в светлых косах. Был зеленый ладный гарсет, туго облегающий стройную фигурку, цветная плахта, пестрые бусы на шее. Только дзяга была та самая, Лесина, как же не узнать! Сама ведь ткала, выплетая затейливый узор, сама прилаживала лебяжьи пушки. Сама же и обвила ее кругом Райкиной талии, призвав ей в хранители самого древнего Купалу, лебяжьего бога.

— Потерпи покуда — дорогой все расскажем, — вновь шепнула Райка. От ее теплого дыхания вздрогнули и затрепетали пушистые завитки на Лесиной шее.

Было решено, что хохлы заночуют у своей длымской родни. Правда, Юстин предупредил, что угощать гостей особо нечем — лето, время голодное. А впрочем, горелка да сала шматок у них найдется. Онуфрий ответил, что и сами они не с пустыми руками пожаловали.

У них и в самом деле оказалась с собой полна торба гостинцев, которую Онуфрий хитро запрятал в репухах возле чьего-то забора.

А гул на улице меж тем все нарастал. Теперь к бабьему разноголосью прибавились возмущенные причитания дядьки Мордехая — того самого, чей яломок с пейсами торчал из-за тына.

— Ай, бессовестные, ай ведь суда на них нет! Во что мой тын превратил, негодник! Не он ставил, не ему и ломать было…

Однако, едва длымчане выступили за порог, Мардехай опасливо замолчал. Казалось, он даже немного стыдится посмотреть Васе в глаза. Тетки тоже замолчали, расступаясь. Длымчане прошествовали по улице, словно короли, провожаемые лишь полными почтительного страха взглядами и едва различимым шепотом. Гайдуков нигде не было видно, что длымчан немало порадовало: стало быть, особо тяжких увечий им нанесено не было.

Василь, однако же, растерянно почесал в затылке:

— Вот дела-то! Куда ж они могли подеваться?

— Уползли ловить коней, — без долгих раздумий ответил дед.

В дорожной пыли еще отчетливо виднелись следы подков, никем пока не затоптанные. Ворота городьбы, на их, воротское, счастье, были распахнуты настежь: не то разъяренные кони, ей-Богу, смахнули бы с петель! Однако ни коней, ни наездников поблизости не оказалось — и впрямь неведомо куда провалились.

Тем не менее, Райке с Леськой на всякий случай велено было держаться в середке, так что поговорить подружкам пока не удавалось.

Поначалу они шли обычной дорогой, но потом дед резко повернул в лес, и дальше они последовали едва приметной тропкой, по торчащим из земли узловатым корням, порой низко кланяясь нависающим веткам.

Лесе очень хотелось узнать, как поживают бабка Вера, тетка Марина и маленькая Юлька. Онуфрий с охотой отвечал:

— Мать здорова, Марина тоже ничего себе, а Юлька все тебя поминает. «Когда же, — все пытает, — Леся моя опять приедет? Мы бы с ней снова пошли русалок стеречь…» Да, а Митрась-то ваш как поживает? Хлопцы мои его тоже помнят…

— Нет у нас его больше, дядька Ануфрий, — вздохнула девушка.

— Что? Никак, помер? — ахнул тот.

— Да нет, не помер, да только много ли ему с того радости? На панском дворе теперь живет. Умыкнули его по осени…

— Да это что ж творится-то, в самом деле? — возмутился Онуфрий. — Никакого суда на них нет! Нешто можно…людей умыкать, что порося чужого!

— На нас же напали, вы сами видели, — усмехнулась Леся. — Притом средь бела дня, да при всем честном народе. А его — в лесу, никто и не видал, и не доказать ничего теперь…

— Да к чему он им, малец такой?

— Им-то, может, и ни к чему, а чтобы нам назло! И на меня-то у Яроськи зуб: я ему как-то сдуру по рукам дала, вот он меня и запомнил…

— Ну да ничего! — одобрил Василь. — Зато теперь знать будут, что мы больно кусаемся!

От этих слов длымчане все враз потемнели лицом. Хохлы не знали, что нападение гайдуков в местечке — это. по большому счету — не беда, а беденка. Ведь сумели же отбиться! А во по осени, когда их земля пойдет с молотка за долги молодого Любича — во это беда так беда! Никуда от нее не деться, не укрыться… Правда, еще не сказал своего слова древний идол. А бабка Марыля — та как раз говорила, что Яроська им больше не страшен, только он сам об этом еще не знает. Но все же — как трудно в это поверить!