Короткая ночь (СИ)

И снова они пустились бегом через поляну, вслед за остальными. До Галичевой хаты они добежали изрядно промокшими, однако никем не замеченными. Пока Янка скрежетал ключом в их пудовом амбарном замке, Леся обернулась и, сложив ладони у рта, крикнула в темно-грозовое небо:

— Спасибо, Перун!

В ответ послышался веселый гулкий раскат.

Когда замок наконец-то подался, и Янка быстро втолкнул ее в пыльно-мучную темноту амбара, она успела, мельком на него глянув, еще раз отметить, какие у него чудные сине-лиловые глаза под намокшими прядями — словно умытый дождем барвинок!

Глава тринадцатая

Два человека в задумчивой напряженности вглядывались в синюю водяную рябь — оттого, что им тяжко было смотреть друг на друга. Старший сидел на темном выпуклом днище перевернутой лодки, склонив русую голову, и седина, обильно проросшая сквозь густые кудри, казалась в них лишь налетом белой пыли. Другой, вдвое его моложе, стоял чуть поодаль, прислонясь к серебристой березе. Оба молчали, но обоим было ясно, что тяжелая беседа между ними еще не закончена.

— Не сказал бы я тебе ничего, — наконец глухо проронил старший, — да и молчать больше нельзя. Ты же не дите малое, двадцать пятый год на исходе…

— Двадцать третий, — холодно поправил младший.

— Нехай двадцать третий — велика ли разница? И как ты не поймешь: ты ведь жизнь ей губишь, судьбу под корень режешь! Молчи уж, сам знаю, что не было ничего худого, дак ведь и на селе у нас — люди, а не ангелы, не святые угодники, не пророки Божьи. Откуда им-то знать, что было, а чего не было? Кто к ней и подойдет — после тебя?

— Но как же… — начал было молодой.

— Да уж вот так! — перебил старший. — Знаю, о чем ты речь заводишь, да только не бывать вам вместе, вот что! Нешто вам кто позволит, сам посуди! Да и тебе совесть надо иметь: девчонка молодая, только жить начинает, а ты уже, почитай, полжизни прожил. Да еще и хвороба твоя — это ж верная ей погибель!

— Погибель ей будет, коли за Михала ее отдадут, — мрачно ответил молодой. — Не неволил я ее, сама она меня выбрала. Сколько я ее ждал, сколько ночами грезил о ней, а сам и верить не смел, что может она меня полюбить… Бог свидетель — не я ее улестил, да и вы, дядь Рыгор, сами знаете — ни сном, ни духом не намекал я ей… Я иной раз и поглядеть на нее не смел — вдруг да увидит она что в глазах у меня, вдруг поймет, сердце девичье ей подскажет… И вдруг — чудо такое, счастье нежданное! И что же мне — самому, своими руками счастье от себя оттолкнуть?

— Она девчонка еще глупая, подлетка несмышленая, где ей жизнь разуметь? — ответствовал старший.

— И про годы мои вы не поминайте, не надо! — продолжал, увлекаясь, молодой. — Сам я их знаю. Мне ведь не уже двадцать два, дядь Рыгор, мне двадцать два т о л ь к о! Я жить хочу, а не доживать! Вспомните, ведь и вам когда-то столько же было — и не чуяли вы себя старым, кому, как не мне, про то знать! А у вас ведь тогда и женка уже была, и Христинка с Артемкой родиться успели.

— Не про меня, Ясю, у нас речь с тобой — про тебя. Алена — та для хлопцев молодых, а ты — солдат хворый.

— Не хворый уже! — перебил Янка.

— Как знать, да кто за то поручится! Знаешь, что про тебя люди говорят? Губа, мол, у солдата не дура, всегда перестарков на свеженькое тянет!

— Что мне те суды людские! — устало бросил Янка.

— Тебе, может, и ничего. А ей?

На это Янке нечего было ответить, и он какое-то время молчал, и в его глазах мелькали синие отблески бужских вод. Наконец он решился.

— Так чего же вы хотите от меня, дядь Рыгор? — спросил он тихо и печально. — По-вашему, разлюбить я ее должен? Вы ведь и сами любили, а стало быть, тое знаете, что легче солнцу сказать: «Не вставай!», траве — «Не расти!» Не могу я разлюбить ее, дядь Рыгор, да и что мне тогда останется?

— Как — что? — удивился Рыгор. — Есть же у нас на селе вдовы молодые, как раз тебе под пару придутся…

— Не нужны мне те вдовы, не могу я любить их!

— А все ли мы живем с теми, кого любим? — возразил Рыгор. — Ты погляди, сколько людей кругом так живут — и ничего, на осинах никто не вешается, в Буге не топится — чем ты их лучше?

— Лучше или нет, а не хочу я так жить, — сквозь зубы произнес Горюнец. — Вы мне говорите: «Люди живут», а я вот на вашем примере вижу, как они живут! Уж такая жизнь у вас добрая, только что на осине не вешаетесь!

— Так вот ты, значит, какой, — вздохнул Рыгор. — Не знал я, не ведал, что таким ты станешь!

— Да уж какого сродили, такой и есть, — в спокойном, почти насмешливом Янкином голосе отчетливо проступила застарелая обида, что долгие годы была подавлена глубокой и искренней любовью к этому человеку.

— Что? — вздрогнул потрясенный Рыгор.