Короткая ночь (СИ)

— Вот и помогла она тебе: отвела глаза. А не ты бы не беседовать нам с тобой теперь…

— Да, пожалуй, — согласилась она.

И, помолчав, добавила:

— Нехорошо как вышло-то, Ясю. Домекнулись-таки, что я из амбара выходила.

— А куда мы с тобой ходили — не догадались? — встревожился Ясь. — Дед ничего не рассказал?

— Да нет вроде. Бабка вот все ко мне подступала: где была да как вышла? Панева у меня высохнуть не успела, а она заметила; я все отпиралась, да она не поверила.

— Бранила, поди? — вздохнул Ясь.

— Да нет, она-то не бранилась. Савка вот только…

— Что такое? — снова встревожился Горюнец.

Она в ответ лишь отвернула суровый рукав. Ее округлую выше локтя руку пересекали наискось два вспухших багровых рубца.

— Чем это он тебя? — нахмурился Горюнец.

— Веревкой мокрой. Бабка не видела, ее тогда дома не было.

— За что?

— За ведьму… Слыхал, что на селе гутарят?

— Да как не слыхать! Все жених твой нареченный старается, так расписывает… А я все на Савла вашего надивиться не могу: выбирал, перебирал женихов, да и выбрал — шута горохового!

— А что ты думаешь: он теперь отступился? Это, говорит, в нем обида сказалась, а женится, свое получит — так сразу и уймется.

— Горбатого могила исправит! — хмыкнул Янка.

— Вот и я о том же… А еще он говорит — Савел, то есть, — что на других женихов мне теперь и вовсе нечего надеяться, и речи быть ни о чем не может — вон как все хлопцы от меня шарахнулись!

— Ну, я-то не шарахнулся! — возразил Янка.

— А про тебя он и думать мне заказал, — вздохнула она. — Говорит, что как собаку меня запорет, коли ближе, чем за версту от тебя увидит.

И вдруг затрепетала вся, в едином порыве кинулась к нему на грудь.

— Давай убежим, Ясю!.. Уходом свенчаемся… Жизни моей не стало совсем…

Он покачал головой:

— Не так все просто, Лесю. Отец Лаврентий венчать нас не станет, не любит он в такие дела вязаться. Да и меня он не жалует. Я уж и говорил с ним — он сказал, что без благословения венчать нас не станет.

— В дальний приход, к отцу Павлу! — убеждала она.

— Отец Павел тоже венчать не будет, — вновь нахмурил брови Янка. — Отец Лаврентий еще прежде нас у него побывал.

— Что же делать-то нам с тобой? — ахнула она. — Куда ни кинь — всюду клин!

— Придумаем что-нибудь, не журись пока. И попа найдем, а может, и родичей твоих еще уломаем. Сама ж ты говоришь — теперь это проще. А с Савлом я ужо разберусь: пусть попробует только пальцем тебя тронуть — без рук останется! Не он тебя вырастил, не он на ноги поднял — не ему теперь и за вожжу хвататься!

Ганна меж тем ушла вперед и остановилась уже возле бань, чтобы там подождать Лесю. Она не была уверена, что поступила правильно, позволив влюбленным остаться наедине; во всяком случае, ее за это никак бы не похвалили. Но ей было искренне жаль золовку. А кроме того, виделось ей в этой паре, в их любви, что-то чудесное, дивное, о чем поется в старых песнях и к чему подспудно тянулась душа Ганульки, тоже мечтавшей о гулянье в лесу, рука об руку, о долгих зорях вдвоем — и лишенной этого. С болью тайных сожалений вспоминался ей ласковый красивый Матвей, не глядевший на нее в те далекие дни, а теперь и вовсе невозвратно потерянный. Он остался в прошлом, остался несбыточной грезой, как те ясные зори и лесные цветы, которые она мечтала собирать вместе с ним. Ничего этого у нее теперь не будет…

А теперь старшие хотят отнять все это и у Леси. Как не помочь ей теперь — хотя бы ради тех светлых воспоминаний…

Ганна встревоженно обернулась в сторону тропинки: что-то золовка слишком задержалась. Ой, не к добру…

И вдруг железные пальцы больно стиснули плечо.

— Ты что тут делаешь, непутная? — загремел над ухом Савел. — У всех у вас одно на уме — подолом потрясти! Где Аленка?

— Да вот… мы тут… — начала оправдываться Ганна. — Посевы поглядеть ходили…

— Как же, знаем мы ваши посевы! — перебил Савел. — Алена где? — Ганна увидела, как недобро ощерились его широкие крупные зубы.

— Отстала, верно, — прошептала та, совсем потерявшись.

— Я вот ей отстану, погодите ужо вы у меня обе! Мало мне было сраму на весь повет, так теперь еще…

— Что шумишь? — раздался у него за спиной спокойный голос.

Запропавшая Алена стояла на тропинке, придерживая рукой кустарник.

— Удавить тебя мало, а не то что шуметь! Зла на тебя никакого нет! — прошипел Савел, отпустив наконец свою несчастную испуганную жену и хватая руку девушки. — Сказывай, где опять бродила? Ну! — рявкнул он, с силой тряхнув ее за плечи.

— Сказала же тебе Ганна — посевы глядели, — ответила она спокойно, без страха и смущения в голосе.

— Ах, посевы? А губы отчего припухли — комар укусил? Нет, вы гляньте на нее: и людей не стыдится! Ей-то что, хай за нее другие краснеют! Ну так вот, Алена, последнее мое слово: с каханым твоим нынче же разберусь. Теперь либо он, либо я — одному из нас живому не быть!