Короткая ночь (СИ)

Дальше… Дальше был ужас. Вцепившись намертво, Савел протащил ее через всю деревню, на глазах у всех соседей — за руку, как пойманную воровку. Но страшно было даже не это. Самым страшным было лицо Савла, на которого она боялась смотреть. Закаменевшее, с плотно сжатыми губами и ходящими под кожей желваками, с сухим и жутким блеском в глазах, оно выражало теперь даже не гнев, не злобу, а какую-то упрямую одержимость. Он словно не видел, не слышал, не воспринимал ничего вокруг, охваченный своим безумием, и это было страшнее всего.

Дома он молча затолкал обеих женщин в хату и запер снаружи дверь на засов. Леся видела из окна, как он так же молча и с видимой неспешность взял стоявшие у сарая вилы и направился прочь со двора.

— Савка! Савося, да ты что? — истошно закричала она, охваченная новым приступом ужаса. — Опомнись!

Она всполошенно заозиралась вокруг, в своем бессилии стиснув руки. Иисусе-Мария, что же делать? И как на грех, никого нет дома: Тэкля в гостях у соседки, на другом конце села, дед и вовсе незнамо где… В корчме, наверное, опять застрял. Одна Ганулька стоит, забившись в угол, мелко крестится дрожащей рукой, часто пришептывая:

— Господи, помилуй, господи, помилуй, свят, свят, свят…

Приняв решение, Леся бросилась к другому окну - к тому, что выходило на улицу. Шире распахнула створки, оперлась коленом о подоконник.

— Алеся, ты что это? — ахнула Ганна, перестав отчего-то креститься и пришептывать.

— А ну цыц! — прикрикнула на нее Алеся, перебрасывая через подоконник вторую ногу.

— Мысленное ли дело?.. — только и сумела вымолвить бедная Ганна, глядя, как мелькнули из-под подола матово-розовые колени золовки.

Приземлившись в мягкую дорожную пыль, девушка кинулась было в сторону околицы, к дальней хате, куда недавно ушел Савел.

Однако далеко не убежала: возле соседнего тына вдруг подломились ноги, в меркнущем взоре замелькали темные мухи, тяжелый звон пошел в голове. Едва успела ухватиться ослабевшей рукой за шершавый плетень. Ничего страшного, обычные женские недомогания, но — ох, как не вовремя скрутило…

И тут над самым ухом послышался Виринкин голос:

— Леська, ты что тут стоишь, ворон ловишь? Бежим к Янке на двор, там — такое… Савел ваш смертоубийство затеял, народу кругом собралось… И дед твой там же! Бежим скорее, а то так ничего и не увидим!

— Да-да, Вирысю, — ответила она гаснущим голосом; Виринкины слова едва доходили до нее сквозь тяжелый всепоглощающий звон. — Голова что-то закружилась… Пройдет сейчас…

Горюнец, ни о чем еще не подозревая, на своем дворе мирно укладывал дрова в поленницу, когда вдруг ощутил спиной какое-то зловещее движение сзади, а потом услышал, как жалобно заскрипела калитка. Он в тревоге оглянулся — и увидел черные заостренные вилы, упершиеся почти ему в грудь, а за ними — лицо Савла, окаменевшее в своей лютой ненависти, почти безумное.

— Эй, Савося! Ты что это? — безнадежно окликнул его Горюнец.

— Смерть твоя пришла! — услыхал он в ответ. — Погляди ей в глаза, сучий выродок!

— Ну уж нет, малый, ты это брось! — решительно заявил Янка — и едва успел увернуться от острых тяжелых вил, которые Савка метнул ему в грудь.

Едва отскочил — а тот уже снова прет на него, направив в сердце страшное орудие.

На Мироновом дворе, заметив неладное, истошно возопила тетка Прасковья:

— Караул, люди добрые! Режут, убивают!

Янка ухватил березовое полено — ничего лучше не было под рукой — и нанес внезапно резкий удар. Нет, не по Савке, а сбоку по вилам, отчего те вильнули в сторону, а Савел едва не потерял равновесие. Используя удачный момент, Янка ухватил свободной рукой за древко и ловко выдернул его из Савкиных рук.

— Поиграли — и будет! — спокойно пояснил он, забросив Савкины вилы в дальний угол двора.

Но Савел, теперь уже совершенно взъяренный, кинулся на него опять. Горюнец едва успел перехватить его запястья, когда тот уже тянулся схватить его за горло.

— Послушай, уймись ты наконец, люди кругом — вон смотрят! — сердито зашептал он, с трудом удерживая здоровенного парня. Силой они были почти равны, но небольшой перевес был все же на стороне Савла.

Вокруг уже и в самом деле собирался народ, привлеченный Прасковьиным криком. Стекались со всех сторон, грудились возле тына, шептались промеж собой: а что теперь будет? Близко, однако, не совались.

Но Савка лишь плюнул ему в лицо и прошипел сквозь зубы:

— И все равно ты подохнешь! Не жить тебе больше!

И тут, глядя на него, Горюнец понял: это говорил не Савел. Не тот знакомый с детства Савося Галич, с которым они бегали по росе босиком. Это вещал черный демон, захвативший Савосино тело, затуманивший разум. Из желтых Савкиных глаз теперь на него глядело то самое черное зло, что преследовало его долгие годы; то самое, что стерегло путь к древнему идолу и которое спугнули потом они с Лесей, открыв ворота в незримый мир…

Демон-Савел все же вырвался: держать его дальше не достало бы никаких сил. Янка едва успел уклониться от нового страшного удара — в голову, в левый висок.

Противники медленно двинулись по кругу, по-кошачьи пригибаясь, не сводя друг с друга напряженных глаз.