Короткая память

– Ну, насчет короткой детской памяти я бы поспорил… Потому что, думаю, нет ни одного ребенка на свете, который бы легко пережил развод родителей. Это ведь очень серьезный стресс для детской психики. Да что там – я по себе помню… Мои родители ведь тоже развелись, когда мне двенадцать было. Самый плохой возраст – пубертатный. Ох, как я обиделся на отца, как переживал страшно! Думал, ни за что с ним общаться не буду! Если ушел, значит, бросил меня, значит, больше не любит! Но слава богу, мать моя – умная женщина. Даже слишком умная, еще и патологически честная. Она мне правдами и неправдами внушила, что я должен уважать отца. И выбор его уважать. Что он не виноват, если полюбил другую женщину. И даже более того – я и эту женщину уважать должен. В общем, все сделала для того, чтобы отношения с отцом у меня сохранились. И я ей благодарен за это. Потом, после института, меня отец к себе на фирму взял, возился со мной, обучал всему. Он мне и дело свое оставил, все на меня переписал, когда понял, что неизлечимо болен. Жаль, рано умер… Сейчас я очень жалею, что не всегда слушал его. Он ведь не хотел, чтобы я на Нинель женился. Говорил, что брак по залету – не брак, а недоразумение. Да, жаль…

– А мама твоя? Тоже тебя отговаривала жениться?

– Нет. Мама, наоборот, настаивала. Я ж говорю – она патологически честная и порядочная. Так меня устыдила, помню! Или женись, говорит, как честный человек, или ты мне больше не сын!

– Ничего себе… А ты говоришь, она умная женщина! Да разве умная станет взрослым сыном манипулировать?

– Нет, она и впрямь умная… Такая, знаешь… Старой закалки. Сейчас мало таких людей… Сейчас все проще. А раньше, в ее времена, так и было, да! Если от тебя девушка забеременела, то ты, как честный человек, обязан на ней жениться, и все тут! Еще и теща моя свою роль в этом сыграла… Она ведь и к отцу моему ходила, и к матери. Требовала справедливости. Нет, конечно, доля истины в этом есть – мужик должен отвечать за свои поступки. Но ведь по-разному можно отвечать, не приносить на алтарь справедливости свою жизнь, правда? Я и сам не понимаю теперь, почему я тогда сдался…

– Да уж… А меня, знаешь, никто ни к чему не принуждал. Мой приемный отец рано умер, а приемной матери не было до меня никакого дела. Росла, как лопух, сама по себе. Но очень верила, что мое счастье мимо меня не пройдет. Когда его увижу – никого слушать не буду, сразу себе заберу! Потому что нельзя его насиловать чужим мнением, оно этого пугается и сразу уходит. То самое, именно твое счастье. И ведь так все и вышло, я тебя встретила…

– А я тебя… Как же я люблю тебя, Оль…

– Ведь все у нас будет хорошо, правда? И с дочкой у тебя все будет хорошо. Дай ей время, Паш. Не звони пока, пусть она успокоится. Пусть все острые углы сгладятся, первая обида уйдет.

– Ты думаешь, уйдет?

– Да. Потом ты ей позвонишь, скажешь, как сильно ее любишь. Она услышит тебя, Паш.

– Не знаю, не знаю… А вдруг она не захочет вообще со мной общаться?

– Пусть. А ты все равно ей будешь звонить. Пусть она хотя бы так чувствует, что ты ее не бросил. А потом все само собой образуется. Да, сейчас она обижена и озлоблена, потом все будет по-другому. У детей короткая память, Паш… Дети быстро в новых обстоятельствах адаптируются, я по себе знаю. Хотя… У меня обстоятельства были другими, совсем другими… А сейчас давай лучше спать пойдем, а? Поздно уже… Утром нам обоим надо рано вставать…

Павел послушно кивнул головой, поднял на нее глаза. Они и впрямь были замученными, усталыми. Проговорил тихо:

– Да, пойдем спать…

Ночью Ольга не смогла заснуть, как ни старалась. Тихо поднялась с постели, накинула рубашку, вышла на балкон. И в который уже раз спросила себя – правильно ли она поступает? Может, действительно Павел должен был остаться в семье – ради дочери? Да и вообще, имеет ли она право даже рассуждать об этом? Как она сказала Павлу давеча – мол, у детей короткая память? Быстро адаптируются в новых обстоятельствах? Да откуда она это вообще взяла? На ходу придумала, чтобы хоть как-то утешить Павла? Но собственное чувство вины – с ним-то что делать?

Нет, не должна она была ничего ему говорить. Ни про короткую память, ни про новые обстоятельства. Потому что они у каждого разные, эти треклятые обстоятельства. Вспомнить хотя бы свое детство детдомовское: вот там уж были обстоятельства – всем обстоятельствам обстоятельства!

До шести лет она плохо себя помнила. Только знала, что живет в детдоме. Да и что там было помнить, господи? Утреннюю зарядку в холодном спортзале? Общую столовую, общие спальни? Страх, что воспитательница ругать станет за порванную сандалию? Что старшие мальчишки тумака дадут походя? Нет, нечего там помнить, нечего… Детское одиночество – жестокая вещь. И хорошо, что была с ней рядом Алиска, детдомовская подружка, которая защищала яростно от обидчиков, которой можно было выплакать ночные слезы. Жаль, что они потерялись потом… Хотя она ей обещала… Обещала, да не выполнила свое обещание… Теперь вспоминает об этом с болью, а что делать? Все равно ж не смогла бы…