Короткая память

– А что, можно и так сказать, да… Понимаете, мы с дочерью полностью от него зависели, и он это прекрасно понимал. И бросил нас, и забыл. Ему было все равно, что мы страдаем. Я тогда кое-как из ужасного состояния выбралась, можете у мамы моей спросить… И Нина тоже страдала… А ему все равно было, все равно! Он очень жестокий человек, он на все способен, поверьте! И сейчас тоже… Наверняка он решил от своей жены избавиться, а потом все на Ниночку свалить! Поэтому и позвал ее к себе! Чтобы просто подставить, понимаете? Это его надо допрашивать сейчас, а не Ниночку! Она не виновата ни в чем! Не надо ее больше мучить, пожалуйста! Да я вам и не дам ее больше мучить… Ни за что не дам! Только через мой труп!

Она глянула на Ивана Александровича так воинственно, что он понял – поговорить сегодня с Ниной больше не удастся. Не драться же с ней, ей-богу…

– Хорошо. Я понял. Придется мне Нину повесткой вызывать, что ж поделаешь.

– Ну, это мы еще посмотрим! Я адвоката хорошего найду, и посмотрим! Я дочь в обиду не дам, так и знайте! И на ваши действия буду жаловаться, имейте это в виду! Да неужели вы сами не видите, в каком девочка состоянии? Как вы можете ее допрашивать?

– Я вам еще раз объясняю – я не допрашивал. Мы просто с Ниной беседовали.

– Ага, знаю я ваши беседы… Вот так побеседуете, а потом наручники наденете? Что вы притворяетесь добреньким, обмануть меня решили? Нет уж, не получится у вас! А ну, давайте-ка, покиньте помещение, нечего тут… Иначе я силой выставлю вас за дверь! Да, да, силы у меня найдутся, не сомневайтесь!

– Хорошо, я сейчас уйду. Только вы не волнуйтесь, пожалуйста.

Он спокойно и внимательно смотрел ей в лицо, покрасневшее от злости. Понимал, что злость эта происходила от страха и что она и впрямь способна кинуться на него с кулаками. Вон, в глазах уже искорки безумия плещутся. И страх этот был ему понятен, как понятно и то, что спокойно поговорить с Ниной здесь не получится.

Встал с места, собираясь уйти, но был остановлен сердитым возгласом:

– Нет, нет, погодите! А почему это вы мои показания не записали, а? Я требую, чтобы все было оформлено по закону! Пусть моего бывшего мужа арестуют! А моя дочь ни в чем не виновата, вы права не имеете!

Дверь вдруг открылась, и на пороге появилась заплаканная Нина, проговорила на громкой и слезной ноте:

– Мама, не надо… Ну зачем ты! Не надо так, мама…

И разрыдалась отчаянно, прижимая к груди сжатые кулачки. Стоящая за ее спиной Елена Михайловна что-то причитала тихо, глядя на внучку. Потом посмотрела на него жалобно – уйдите, мол, прошу вас…

Ему ничего не оставалось, как встать и уйти. Сам открыл дверь в прихожей, вышел из квартиры, стал осторожно спускаться по лестнице вниз. Голова кружилась, сердце бухало в груди неровными толчками. Зачем, зачем он взял на себя это дело? Ведь сказали врачи – нельзя… И зачем потащился домой к фигурантке, когда можно было спокойно вызвать ее повесткой? Тоже нашелся, добрый следователь…

А какова эта мать-скандалистка, а? Это ж представить только, в каком стрессе жила девочка… Что у нее в голове все эти годы творилось…

И да, надо-таки позвонить этой Алисе Поповой, еще вызвать ее на допрос. Выяснить, что там было меж ней и мужем Ольги Некрасовой. И самого Некрасова вызвать…

И дома он никак не мог выкинуть из головы обстоятельства этого дела. Хотя и знал уже, кто ночью вошел в спальню и подлил в бутылку с водой синильную кислоту. Знал… Но только ума не мог приложить, что ему с этим знанием делать. Слишком оно тяжелым было, неподъемным. И будто его самого обвиняло, отсылало в прежнюю жизнь. Даже представлялось ему довольно ясно, каково было Маргарите, когда он с легкой душой в тот вечер закрыл за собой дверь. И каково сыну его было…

Почему, почему он тогда не думал об этом? Новое счастье глаза застило? Прятался за тем самым подлым пресловутым выраженьицем – вот вырастет сын и поймет? А почему, собственно, он должен был что-то понять? Как можно что-то понять, когда ты растешь рядом с матерью, проклинающей отца-предателя? Вот как эта давешняя жена Некрасова, например… Даже и по прошествии стольких лет так его ненавидит, что готова во всех грехах обвинить.

Но ведь он тогда хотел с Юркой общаться, очень хотел… Не было у него в мыслях Юрку бросать. Любил он сына, очень любил. А получается, все же бросил? Хоть и не хотел?

Наверное, тут одного отцовского хотения мало, нужно еще что-то. Вон, как этот Павел Некрасов тоже сильно хотел, прямо-таки дочь свою преследовал. И ведь правду говорит, не врет. Да только ничего у него не получилось, уж совсем сдался, пока дочь сама не пришла… А он с радости и вопроса себе не задал – с чего вдруг пришла-то? Шарахалась от него с презрением, и вдруг…

А девчонка сильно напугана, это невооруженным глазом видно. Да и мать ее… Тоже напугана. Оттого и скандалит. И обе пытаются так нелепо выкарабкаться, предлагая ему свои показания. Одна винит во всем Алису Попову, другая – своего бывшего.