Короткая память

— Да, у меня есть вопрос к свидетелю Боярскому, — нетерпеливо, почти радостно объявил адвокат.

Он еще совсем молод. Белобрыс. Выпуклый лоб, глаза чуть навыкате. Лицо школьника-драчуна.

— Товарищ свидетель, — сказал адвокат, — вы совершенно правы. Сегодняшний процесс необычен. Его воспитательное значение неоспоримо. Мы должны позаботиться, чтобы вынесенный приговор убедил каждого, кто находится здесь, в зале. Если присутствующие не будут убеждены, что знахарь осужден справедливо, правильно, то о каком воспитательном воздействии может идти речь?

— Это вопрос к свидетелю? — поинтересовалась судья.

— Виноват! — Адвокат склонил голову. Энергия чувствовалась в каждом его движении. — Виноват! Я только хотел оттенить чрезвычайно существенную сторону сегодняшнего процесса...

Боярский равнодушно рассматривал белобрысого парня. Вряд ли Мартын Степанович воспринимал его всерьез.

— Товарищ свидетель, — сказал адвокат, — здесь в судебном процессе, мы слышали, выступали пациенты Рукавицына — Попова и Баранов. Они уверены, что препарат вылечил их от рака, спас им жизнь. Разумеется, — он предостерегающе поднял руку, — я отлично понимаю, что эти люди могут ошибаться, заблуждаться, приписывать препарату свойства, которых у него вовсе нет... — Выставленной вперед ладонью адвокат как бы продолжал защищаться от напрасных, необоснованных иллюзий Баранова и Поповой. — И все-таки сам факт неожиданного излечения людей, от которых медицина отказалась или почти отказалась, — он это проговорил скороговоркой, без нажима, — очевидно, привлек к себе внимание врачей города? Горздрав, надо полагать, провел всестороннее исследование вылеченных людей с целью установить истинную причину их выздоровления?

Адвокат замолчал.

— Нет, — сказал Боярский, — таких обследований мы не проводили.

— Почему же?

— Потому что они бессмысленны.

— Не понимаю, Мартын Степанович... — Адвокат не сводил с него глаз.

— Объясню. Можно определить, какая причина вызвала смерть человека. Но ни один серьезный врач не скажет вам, почему не умер тот или иной больной. Нелепа сама постановка вопроса.

— То есть?

— Я вам отвечаю... Чтобы выяснить, как воздействует на организм данный препарат, рядом с Барановым пришлось бы наблюдать контрольную группу больных, страдающих абсолютно тем же недугом, но получающих совсем иной курс лечения или же вообще оставленных без медицинской помощи... А это невозможно. Лечение людей не исследовательская лаборатория, и люди не подопытные кролики.

— Ясно, — сказал адвокат. — Мне совершенно ясно, спасибо. — Он энергично кивнул. — Но раз так, получается, согласитесь, следующая картина. С одной стороны, горздрав не может приписать выздоровление больных Рукавицыну. Но, с другой, доказательств, что не препарат им помог, у вас тоже нет. Правильно?

— Нет, неправильно.

— Почему же?

Очки Боярского отсвечивали, и я не видел выражения его глаз.

— Потому что врачи не занимаются схоластикой, товарищ адвокат.

Белобрысый парень отрицательно покачал головой.

— Нет, Мартын Степанович, это совсем не схоластика. Вы не хотите или просто не можете ответить на мой вопрос. Я ведь не спрашиваю вас, дурно или нет поступил подсудимый, пользуя больных препаратом, не получившим должной апробации. Я сам вам скажу: очень дурно! Недопустимо! Преступно, наконец!.. Но я спрашиваю вас, врача, специалиста, руководителя городской медицины: что представляет собой необычное вещество, сделавшееся предметом настоящего судебного разбирательства? — Адвокат вопрошающе глядел на Боярского. — Если установлено, что оно не обладает никакими лечебными свойствами, — одно дело... Если же проведенные исследования позволяют в нем видеть, предполагать, всего-навсего угадывать особенные медицинские качества, которыми врачи сумеют воспользоваться не сегодня, не завтра даже, а в далекой-далекой перспективе, — дело совсем другое... Неужели вы не понимаете разницу?

Адвокат добавил страстно: