Короткая пятница и другие рассказы[Сборник]

Доктор Соломон Марголин с самого начала не хотел идти на эту свадьбу. Конечно, она была назначена на воскресенье, выходной день, но ведь Гретель была абсолютно права, что воскресный вечер — единственный за всю неделю, когда они могут побыть вместе. Теперь же пропадал и он. Обязательства перед общиной часто вынуждали его жертвовать вечерами, принадлежавшими ей. Сионисты включали его в состав своих комитетов, его избрали членом правления Еврейского научного общества, сделали соиздателем академического Еврейского ежеквартальника. И хотя он часто называл себя агностиком, или даже атеистом, тем не менее все эти годы он исправно таскал Гретель на седеры к Аврааму Мехлесу из Сенчимина. Доктор Марголин бесплатно лечил раввинов, эмигрантов и еврейских писателей, помогал им с лекарствами, а если требовалось, то и с местом в госпитале. Когда-то он регулярно посещал Сенчиминское землячество, занимал там какие-то посты и ходил на все устраиваемые им праздники. Сейчас замуж выходила Сильвия, младшая дочь Авраама Мехлеса. Как только им принесли приглашения, Гретель заявила: она еще не сошла с ума, чтобы тащиться на чью бы то ни было свадьбу в этот дикий Браунсвилль. А если он, Соломон, хочет туда поехать, есть там ужасную жирную еду и вернуться домой не раньше трех часов ночи — это его право.

Доктор Марголин был вынужден признать, что его жена в чем-то, безусловно, права. Когда он еще сможет выспаться? Ему надо быть в госпитале уже в понедельник утром. К тому же он сидит на диете и не может есть жирную пищу. А на таких свадьбах всегда подают только жирное. Он прекрасно знал все отрицательные стороны подобных торжеств: англизированный идиш, идишированный английский, ужасная музыка и дикие танцы. Там нарушаются все еврейские законы и обычаи; мужчины, не соблюдающие обрядов иудаизма, одевают на головы ермолки, а раввины и канторы подражают христианским священникам. Каждый раз, когда он брал с собой на свадьбу или бар-мицву Гретель, его сжигал стыд. Даже она, рожденная христианкой, могла видеть вырождение американского иудаизма. Так что лучшее, что он мог теперь для нее сделать, — это отправиться на праздник в одиночестве.

Обычно в воскресенье после завтрака они вдвоем ходили на прогулку в Центральный парк, а иногда, когда позволяла погода, доходили и до Палисайда. Но сегодня Соломон Марголин не хотел вставать рано. Давно прошло то время, когда он принимал активное участие в делах Сенчиминского землячества; сам город уже успел превратиться в груду развалин. Все его родственники там были замучены, сожжены, убиты в газовых камерах. Многие сенчиминцы спаслись и позднее перебрались из лагерей в Америку, но в основном это были молодые люди, которых он, Соломон, не знал на прежней родине. Сегодня ночью все они соберутся вместе: сенчиминцы со стороны невесты, терешпольцы со стороны жениха. Он знал, как они будут докучать ему, укорять в том, что редко появляется, намекать на эгоизм. Как фамильярно вести себя, бить по спине и тащить танцевать. Что ж, пусть так, но он должен пойти на свадьбу Сильвии. Ведь и подарок уже послан.

День занимался серый и мрачный, уже с утра похожий на сумерки. Всю ночь шел снег. Соломон Марголин надеялся хорошо выспаться сегодня, но, к несчастью, проснулся даже раньше, чем обычно. Наконец он встал. Побрился, внимательно осмотрев свое отражение в зеркале, и подровнял седые волосы на висках. Сегодня он выглядел старше своих лет: с мешками под глазами и избороздившими лицо морщинами. В его чертах проступала какая-то изможденность. Нос казался длиннее и острее, чем обычно, с обеих сторон рта залегли складки. После завтрака он растянулся на софе в гостиной. Оттуда он мог видеть Гретель — увядшую блондинку средних лет, — гладившую белье на кухне. Короткая нижняя юбка открывала ее мускулистые, как у танцовщицы, икры. Они познакомились в берлинском госпитале, где Гретель работала сиделкой. Один ее брат был нацистом и умер от тифа в русском лагере для военнопленных. Другого, коммуниста, застрелили нацисты. Старый отец доживал свои дни в доме другой дочери, в Гамбурге, и Гретель регулярно высылала ему деньги. Здесь, в Нью-Йорке, она сама стала почти еврейкой. Она дружила с еврейскими женщинами, состояла в «Хадассе», изучала законы еврейской кухни. Даже ее беды стали еврейскими, и она постоянно оплакивала Катастрофу. Она заказала себе участок рядом с мужем, в той части кладбища, которая принадлежала Сенчиминскому землячеству.